M/F

Какие чистые гласные в «море».

Я ответил:

— Ну да, было чего-то про море. А вообще дрянь кинцо, мам.

А потом она сказала такое, от чего я весь похолодел:

— Нес сестре мясо.

— Нес… нес?..

— Держись от людей подальше, bachgen. В таких местах полицейские очень не любят чужаков. И особенно умных чужаков, таких, как мы. А у тебя безупречное алиби, как они это назвали. Их послушаешь, так можно подумать, что нести мясо сестре — это вроде такой… ну, такой…

— Эвфемизм?

— Duw wawr, что за умное слово? Хотя сейчас, что ни возьмешься читать, там сплошные умные слова. Вроде этого длинного слова, ну, того, что у меня в глазу. Как оно там?

— Я забыл, мам.

— Ладно, доктор, будем надеяться, знает. Ты меня разбуди, чтобы я не проспала. Я записалась на десять.

Ох уж этот мой длинный язык и длинные слова!

— Конъюнктивит?

— Нет, не так длинно. Но тоже какой-то «ит». Ладно, посмотрим. Какой-то голос у тебя странный, bach. Ты опять пил?

— Только кофе, мам.

— Кофе? Кофе? Умные слова и кофе. Ну да, разумеется, ты растешь. Мне нужно признать для себя, что мой мальчик растет. Все меняется. Ничто не стоит на месте. А теперь я попытаюсь заснуть. Nos da.

Я не знал, целовал ее Ллев nos da или нет. Но все-таки наклонился на всякий случай. И теперь ясно увидел ее резкие строгие черты. Один глаз красный и воспаленный. Птица клюнула, или что? Здоровый глаз не проявлял никаких сомнений, что к ней сейчас наклоняется именно Ллев. Я поцеловал ее в лоб, уловив слабый запах лавки, где торгуют домашней птицей.

— Nos da, мам.

Когда я вернулся в кабинку Лльва, со мной случился короткий обморок. Я упал на постель и отключился на один удар сердца. Это все напряжение. В таком напряжении я долго не выдержу. Может быть, завтра откроется аэропорт. У мисс Эммет есть деньги от адвокатов. Полечу с ними в Кингстон, на Ямайку, там отдышусь перед следующим этапом. Но улечу я отсюда как Ллев. Во всяком случае, буду Лльвом, пока не сяду в самолет. Я уже большой мальчик, мам. Сам хочу жить, понимаешь. Своим, значит, умом. Устроюсь. Может, женюсь. Даже имя сменю.

Семя полыни на тополе белом
Печеньице с тмином для
Жесткошерстного чижа
Из семейства вьюрковых

Но, лежа в постели с записной книжкой, я вдруг обнаружил, что Сиб Легеру не дает больше полного освобождения от костлявого, закостенелого безумия этого мира. Надо убрать Лльва подальше от этих шедевров, и все-таки, может быть, из-за той одинокой свечи, создавшей атмосферу кошмарного театра в стиле Эдгара По, мне будет очень непросто изъять грубую мертвечину из всей этой свободной чистоты. Сон помог бы мне думать о завтрашнем дне как об отдельном периоде времени, куда передвинутся все проблемы, но где нет сна, там нет и завтра. Проблемы вот они, здесь и сейчас. Что такого я сделал, чем я их заслужил?

15

— А хорошо заживает. Странно, что ты ничего не сказал. Глубокая все-таки рана.

— Не хотел, чтобы ты волновалась, мам. Тебе и так вон хватает всего. Этот глаз, и вообще.

— Все равно. Странно, что ты ничего не сказал, bachgen. Ты меняешься. В чем-то — к лучшему. Но все равно. Подрался, да?

Моя наглость питалась отчаянием, каковое, по сути, и есть обычное состояние души художника.

— На корабле приложился, мам. Когда была качка.

— Да. На корабле. Тяжелый был переход, нехороший. Я иной раз задумываюсь: а оно того стоит, такая жизнь? Дома нормального нет, вечно шатаешься с места на место.

— Да, мам. Я тут в последнее время все думал. Пора мне задуматься о…

— В вольере с профессором Беронгом жизнь была поспокойнее. Наука, да. Только науку легко превращают в шоу-бизнес, как это теперь называется. Помнишь Паркингтонов из Миссури?

— Да, да. Паркингтоны.

— Они занимались настоящей научно-исследовательской работой, как они сами это называли. В том местечке, не помню… Дрок, Дрюк… Где-то в Северной Каролине — кажется, так они говорили.

— Дьюк?

— Да, кажется, так. У тебя память лучше. ЭСВ, что бы это ни значило.

— Экстрасенсорное восприятие.

— А ты учишься, bachgen. Меняешься к лучшему со своими длинными словами. Но потом их сманили, как они выразились. Никогда не забуду, что он сказал. Помнишь, что он сказал?

— Этот хрен вообще будет улицу переходить, или что? Прости, мам, вырвалось. Меня просто бесят такие уроды, вот они и вылетают, слова нехорошие.

Я и вправду был весь на взводе — наверное, потому, что устал. И возможно, скорее выдавал себя неуверенным стилем вождения, нежели речью и даже разбитым затылком. Сидя на заднем сиденье, она хорошо видела мою голову сзади — дама, которую личный шофер везет на прием к врачу. Она выглядела точно так, как по стандартам вчерашнего Метро-Голдвин-Майерского кино должна выглядеть настоящая леди… высокая, стройная, в строгом синевато-сером костюме и черных прозрачных чулках, с седыми подсиненными волосами, с висячими сережками. Серьги, сказала она, как наверняка говорила не раз и раньше, полезны для зрения. Сейчас ее щеки не были подцвечены хной: стало быть, это был просто сценический грим.