Я послушался, стал играть французскую кадриль. Разместились все, а одной барышне кавалера недостало. Михаил Юрьевич почти никогда не танцевал. Я никогда его танцующим не видал. А тут вдруг Николай Соломонович, poignard наш, жалует. Запоздал, потому франт! Как пойдет ноготки полировать да душиться, – часы так и бегут. Вошел. Ну просто сияет. Бешметик беленький, черкеска верблюжьего тонкого сукна без галунчика, а только черной тесемкой обшита, и серебряный кинжал чуть не до полу. Как он вошел, ему и крикнул кто-то из нас:
– Poignard! вот дама. Становитесь в пару, сейчас начнем.
Он – будто и не слыхал, поморщился слегка и прошел в диванную, где сидели Марья Ивановна Верзилина и ее старшая дочь Эмилия Александровна Клингенберг. Уж очень ему этим poignard'ом надоедали. И от своих, и от приезжих, и от l'armée russe ему другого имени не было. А, на беду, барышня оказалась из бедненьких, и от этого Михаил Юрьевич еще пуще рассердился. Жаль, забыл я, кто именно была эта барышня. Однако, ничего, протанцевали кадриль. Барышня, переконфуженная такая, подходит ко мне и просит, чтобы пустил я ее играть, а сам бы потанцевал. Я пустил ее и вижу, что Мартынов вошел в залу, а Михаил Юрьевич и говорит громко:
– Велика важность, что poignard'ом назвали. Не след бы из-за этого неучтивости делать!
А Мартынов в лице изменился и отвечает:
– Михаил Юрьевич! Я много раз просил!.. Пора бы и перестать!
Михаил Юрьевич сдержался, ничего ему не ответил, потому что видел, какая от этих слов на всех лицах легла тень
215.
Опуская всякие субъективные экспрессивные замечания Раевского, видим, что ничего особенного не произошло. Воспоминания свои Раевский записал по просьбе В.П. Желиховой и воспроизвел там множество деталей из быта «водяного общества» 1837 года. Слова Эмилии мог бы уверенно подтвердить Лев Сергеевич Пушкин, но, вероятно, ему нечего было подтверждать. А ведь кроме Пушкина были еще люди. Те, кто вспоминал спустя годы вечер в доме Верзилиных 13 июля 1841 года, вспоминал бал. Но М.И. Верзилина на вопрос «кто еще были из гостей на этом вечере?» упрямо свидетельствовала:
…
действительно 13-го числа Июля месяца были вечером у меня в доме Господин Лермантов и Мартынов, но неприятностей между ними я не слыхала и не заметила, в чем подтвердят бывшие тогда же у меня Гг. Поручик Глебов и Князь Васильчиков216.
Чему удивляться: Марья Ивановна заинтересованно помогала дочери и «участникам дуэли».
Странно, но Эмилия никогда не распространялась о своей семье и о матери, в частности. Между тем девичья фамилия Марьи Ивановны – Вишневецкая, польская фамилия, и вероятно, со знатными корнями, что, безусловно, интересно. Эмилия не сказала ни слова, хотя бы «справочно», о своем родном отце. Известно, что после дуэли женщины Верзилины уехали к главе семейства в Варшаву, а спустя какое-то время вернулись… Когда, в какое время – неизвестно. Ходили слухи, что Верзилины после дуэли принимали в Москве Мартынова…