М. Ю. Лермонтов как психологический тип

Как страшно жизни сей оковы
Нам в одиночестве влачить.[155]

То он обращает свой пытливый взор к луне, символу женского сознания и эроса:

Люблю я цепи синих гор
Когда, как южный метеор,
Ярка без света и красна
Всплывает из-за них луна[156]

;

то набирающее силу солнце, представляющее архетипический символ Логоса:

Как солнце зимнее прекрасно,
Когда, бродя меж серых туч,
На белые снега напрасно
Оно кидает слабый луч.[157]

Как и в случаях портретного сходства, Лермонтов наделяет свойственным ему циклотимическим темпераментом некоторых своих героев, причем далеко отстоящих друг от друга в хронологическом и идейном плане. Например, герой юношеской драмы Лермонтова Владимир Арбенин по своему темпераменту – alter ego автора: «Он странный, непонятный человек: одни день – то, другой – другое! Сам себе противуречит, а все как заговорит и захочет тебя уверить в чем-нибудь – кончено! Редкий устоит! Иногда, напротив, слова не добьешься; сидит и молчит, не слышит и не видит, глаза остановятся, как будто в этот миг все его существование остановилось на одной мысли».[158] В последней, неоконченной повести «Штосс» описывается портрет, висевший в загадочной квартире, где поселился ее герой Лугин. Черты лица этого портрета спроецированы с облика автора повести: «в линии рта был какой-то неуловимый изгиб ‹…› придававший лицу выражение насмешливое, грустное, злое и ласковое попеременно (!)»[159]

Помимо диатетической пропорции, характеризующей внутреннюю динамику, данный темперамент обладает и своеобразной внешней динамикой, характеризующей его отношение к миру и обществу. «Общим свойством всех ‹…› циклотимических групп, – пишет Э. Кречмер, – являются: обращенность вовне, открытость миру, общительность, приветливость».[160] Это свойство натуры Лермонтова один из самых задушевных его друзей – его троюродный брат А. П. Шан-Гирей: «Он был характера скорей веселого, любил общество, особенно женское, в котором почти вырос и которому нравился живостью своего остроумия и склонностью к эпиграмме; часто посещал театр, балы, маскарад ‹…›»[161]

Что касается женского круга, который упоминает мемуарист, то он в лице Е. А. Сушковой засвидетельствовал благотворную роль Лермонтова в создании атмосферы добросердечия, одушевленности и веселья, о которой с признательностью вспоминали все его участники: «Мишель оживлял все эти удовольствия, и ‹…› без него не жилось так весело, как при нем».[162] Другой мемуарист, А. Н. Корсаков, со слов двоюродного брата поэта М. А. Пожогина-Отрошкевича, отмечал то же самое: «В нем обнаруживался нрав добрый, чувствительный, с товарищами детства он был обязателен и услужлив ‹…›»[163] Знал за собой это свойство и сам поэт:

Я рожден с душою пылкой,
Я люблю с друзьями быть ‹…›[164]

Психологические проекции свойств его темперамента мы находим и в художественных произведениях Лермонтова. Во вступлении к поэме «Последний сын вольности» он весьма точно отражает свой привычный порыв «к людям»: «И я один, один был брошен в свет, Искал друзей ‹…›»[165] А герой юношеской драмы «Люди и страсти» Юрий Волин, в котором легко угадывается автор, так описывает свои душевные порывы и притязания к миру: он «с детским простосердечием и доверчивостью кидался в объятия всякого ‹…› ‹его› занимала несбыточная, но прекрасная мечта земного, общего братства, у которого при одном названии свободы сердце вздрагивало и щеки покрывались живым румянцем ‹…›»[166]

Правда, циклотимический темперамент не позволяет его носителю постоянно следовать указанной тенденции. Периодика душевной жизни то и дело заставляет циклотимика обращаться вспять, бежать от мира людей. У натур творческих, какой был Лермонтов, эти колебания особенно заметны в периоды напряженной работы духовных сил. Поэтому-то его день и делился на, по словам А. И. Васильчикова, на две половины – уединенную и шумную, на людях. Но в жизни Лермонтова были и периоды, когда он долгое время испытывал чувство отчуждения от общества, и тогда его бегство облекалось в поэтическую форму:

Путь буду мучиться, я рад, я рад,
Хотя бы вдвое против прошлых дней,
Но только дальше, дальше от людей[167]