М. Ю. Лермонтов как психологический тип

‹…›Я хладно посмотрел назад:
Как с свежего рисунка сгладил краску
С картины прошлых дней, и дерзко их казнил ‹…›[466]

Вторая часть этой «диады» (враждебная – скабрезная остроты) нашла свое выражение в ряде эксцентричных поступков поэта в форме переодевания – разоблачения, о которых говорилось выше.

Руководящая личностная идея – стремление к лидерству – выкристаллизовывалась не в романтическом воображении юноши поэта, заполненном байроническими образами и семейными легендами и преданиями, а в столкновениях с жесткими реалиями светской жизни, законы которой уже с первых шагов в ней оказались враждебны для честолюбивых притязаний Лермонтова. «‹…› И в свете утверждали, что язык его зол и опасен… ибо свет не терпит в кругу своем ничего сильного: свету нужны французские водевили и русская покорность чужому мнению».[467] В обществе было не принято произносить прямое слово о мире и человеке. В атмосфере социального маскарада мысль, поступки и подлинный облик его участников были надежно скрыты. Но Лермонтов сумел извлечь психологическую выгоду из такого положения, приняв правила игры и придав своему поведению прямой смысл в рамках игры. «Под маской можно сказать многое, чего с открытым лицом сказать нельзя».[468]

Такая манера поведения стала результатом синтеза подлинной и праздничной маскарадной жизни, социальной игры и тех невзгод, которые обрушились на Лермонтова, когда он попытался выразить свое слово о мире в открытой, хотя и поэтической форме. «Но эта новая опытность сделала мне благо в том, – писал он из Царского Села в конце 1838 года М. А. Лопухиной, – что дала мне оружие против этого общества; и если оно когда-нибудь станет преследовать меня своей клеветой (а это случится), я по крайней мере буду иметь средство отомстить ‹…›»[469] Поэтому были глубоко неправы те мемуаристы, которые приписывали Лермонтову некую природную злоречивость или злословие как исконную черту характера. Ее истоки – в социальном конфликте, перенесенном путем вытеснения в бессознательное поэта: «Проявляется агрессивная тенденция; дать ей прямой выход невозможно, ибо этому препятствует реальность или запреты ‹…› эта агрессивная тенденция вытесняется в бессознательное и подвергается первично-процессуальной переработке в смысле смещения, сгущения, замещения противоположным и т. д. Именно таким образом психическое содержание вдруг снова возвращается в сознание. В этой новой форме тенденция может быть отведена и стать социально приемлемой, поскольку переработанная агрессия уже не действует столь непосредственно агрессивно ‹…› она может восприниматься всерьез.

Освободившийся контркатексис (действие, предотвращающее накопление психической энергии. – О. Е.) отводится через смех».[470]

Разновидностями острот являются карикатуры и прозвища. «‹…› Характерная черта „остроумного“ может привходить как составная часть в карикатуру, преувеличение, пародию ‹…›»[471] Значение прозвищ мы уже отмечали в «карнавальном» жанре творчества Лермонтова. Впоследствии такая практика вышла за пределы общества друзей-однополчан и распространилась, по образу остроты, на случайных и едва знакомых лиц. В ней отразилось природное остроумие Лермонтова и его идущая из детства страсть лепить фигурки-марионетки.

Прозвищами Лермонтов играл и порой забавлялся, как ребенок (наподобие игры прозвищами Монго и Машка в поэме «Монго»): «Все жители Пятигорска получали от Михаила Юрьевича прозвища. И язык же у него был! Как, бывало, назовет кого, так кличка и пристанет ‹…› Людей, окрещенных Лермонтовым, никогда не называли их христианскими именами ‹…›»[472]

Карикатурой Лермонтов владел так же мастерски, как и остротой. Главным образом она была направлена на личности, близкие к кругу поэта. Центральным «объектом» лермонтовской карикатуры был Мартынов. А. И. Арнольди вспоминал: «Шалуны товарищи показали мне тогда целую тетрадь карикатур на Мартынова ‹…› Мартынов был изображен в самом смешном виде ‹…›»[473] К этому можно добавить и не вполне приличную карикатуру на Мартынова, на которой он запечатлен в позе испражнения. Такая карикатура преследовала цель развенчать мнимое превосходство соперника и поставить его на подобающее ему место. «Делая врага мелким, низким, презренным, комическим, мы создаем себе окольный путь наслаждения по поводу победы над ним».[474]