М.Л. Налбандян

Налбандян материалистически решает основной вопрос философии. Идеализм, пишет он, превращает объективный, реальный мир в нечто духовное в своей основе, однако развитие науки подтверждает материальность мира: «Прошли те времена, когда окутанное туманом человеческое воображение из ничего создавало вселенную. „Ex nihilo nihil fit“… Без телесного нет реальной жизни, а тело есть материя…» (там же, 426). Физика, химия доказывают, что материю нельзя ни уничтожить, ни создать, что «природа потерь не имеет». Материя вечна и бесконечна. Развивая эту мысль, Налбандян указывает, что «конец… существует в типическом и индивидуальном только смысле, а вовсе не обширном, естественном, где мы имеем дело с равновесием в бесконечной экономии природы и с различными сочетаниями элементов» (3, 4,140). Налбандян отвергает идеалистический тезис о нематериальном происхождении психического. Он считает психическое высшим свойством органической материи. Материя в своем развитии порождает жизнь, а с нею — ощущение и мышление. «Мистика, — пишет Налбандян, — разделяет нераздельное — душу и тело», материализм же связывает то, что связано в действительности, учит, что «душа связана с телом, а тело, организм — результат развития природы. Душа подчинена природе…» (3, 1, 105). Материя вечна, дух же возникает как продукт материи. Следовательно, точка зрения идеализма, объявляющая дух демиургом действительности, есть результат мистификации.

Налбандян рассматривает человека как часть природы: «Жизнь… тела и жизнь человека есть непрестанный обмен веществ. Говоря так, мы не отрицаем моральную сторону человеческой жизни, хотя признаваемая нами мораль… не имеет никакого отношения к Синаю (согласно религиозно-идеалистическому, мистическому взгляду, Синай — воплощение духовного и морального. — А. X.); мы хотим сказать, что человек — прежде всего физическое существо, а затем уже моральное» (5, 426). Из того факта, что «человек, прежде чем явиться на свет, прежде чем жить, прежде чем осмыслить… свое прошлое, настоящее и будущее… нуждается в материи» (там же, 425–426), он делает вывод о первичности материальных, экономических отношений и вторичности духовной стороны жизни общества. Первичность материального обнаруживается в том, что материальные, экономические отношения определяют сознание людей, их представления и понятия. Сознание, указывает Налбандян, связано с природой не только непосредственно, но и через посредство общественной жизни.

Согласно Налбандяну, любое философское учение имеет источник в объективной действительности. Нет ничего без причин. Так, идеализм не плод выдумки. «Все тончайшие — даже тоньше паутины — идеи метафизических систем имеют свои основания в природе» (там же, 509). Налбандяну не чуждо понимание социальных корней идеализма. Он отмечает, что немецкий идеализм можно понять, лишь зная особенности развития Германии конца XVIII–XIX в. «…Философия Канта, — пишет он, — выросла из современной ему жизни, точно так же, как и философия других мыслителей из жизни их времени» (там же, 458). Значительный интерес представляет следующая обобщающая мысль Налбандяна о немецком идеализме в целом. «Находясь… в действительно жалком положении, германский дух старался найти выход в бесплодных идеалах…» (там же, 465). В своем анализе развития немецкой идеалистической философии, ее причин и движущих сил Налбандян близок к некоторым мыслям, высказанным К. Марксом и Ф. Энгельсом в работе «Немецкая идеология».

Налбандян понимает идеализм как отрыв духовного от материального и превращение его в отдельную самостоятельную сущность. Так поступает, например, Гегель, который, по его словам, идею превращает в первоидею. Возражая против такой мистификации, он пишет: «Духовное также имеет основание в человеке, поэтому, если учение о духовном выходит за пределы натурфилософии, оно теряет свою прочность и превращается в благовидно-тонкую болтовню» (там же, 460).

Экономика, экономические отношения, по Налбандяну, — определяющая сторона всей жизни общества. Коренное преобразование социального строя невозможно без преобразования его экономической основы. «…Экономический вопрос есть вопрос жизни и смерти» (там же, 426). В 60-е годы Налбандян решительно отвергает просветительский подход к вопросу о социальном переустройстве. Допустим, что несколько патриотов захотят пожертвовать свое имущество на просвещение нации, пишет он, но может ли это уничтожить нужду миллионов? «В рабстве, в нищете нет и не может быть просвещения!» (там же, 425). Только передача собственности в руки общин трудящихся, согласно Налбандяну, может стать основой радикальных преобразований во всех сферах жизни общества.