М.С.

Огромный лист пергамена. Написано золотыми чернилами. Текст на древнем языке грэдов, да ещё и старинным шрифтом. Сашка с трудом начинает читать. Три четверти листа занимает полный титул императора. Далее следует. ''Жалуем высокорожденную Александру высокого рода Симон правами и привилегиями Великого Дома по Воле Древнего Дома Прославленного В Веках, Нашей Милостью в знак Особой Воли на благо Древнего Дома''. Внизу ещё одна печать красного воска размером чуть поменьше шины от ''Белаза'' и собственноручная подпись пурпурными чернилами ''Саргон I''.

Лестно, прекрасно, замечательно, одно только не понятно: за что? Император, по описанию Марины и Софи, выглядит кем угодно, только не клиническим шутником. И на награды он бывал щедр только к тем, кто этого действительно стоил.

Сашка видела его один раз, и он казался похожим на осовремененного римского императора из династии Антонинов — Адриана или Марка Аврелия. Благородная осанка, преисполненный мудростью и грустью взгляд философа. И одновременно спокойная и уверенная мощь. Только мундир вместо тоги, и не такое тщательное внимание к уходу за волосами и бородой. Холоден словно старинный мрамор.

Сашка впервые увидела человека, одного взгляда на которого достаточно, что бы понять — перед тобой глава сверхдержавы.

Хотя даже про Антонинов можно вспомнить кое-что не укладывающееся в представление о мудрых правителях.

Марина приехала вместе с дочерью. Естественно, их бесшабашие на мотоцикле, и без каски, как сама, так и девочка. Если не брать во внимание невысокий рост, то ни за что не догадаешься, сколько ребенку лет. Слишком уж по-взрослому смотрят материнские зеленые глаза. Длинные чёрные волосы заплетены в две косички. Одета девочка тоже во всё черное. Чем-то она напомнила Сашке младшую из Адамсов.

Ожидала Сашка увидеть изнеженное и робкое создание голубых кровей. А увидала вот такое волевое, сильное, не по годам умное, и в чем-то даже неприятное создание. Точную копию бесшабашной матушки. С совершенно иным, и весьма загадочным характером.

Оценивающе смотрят зеленые глаза.

Такие дети не выносят, когда с ними сюсюкают. Прямые, честные, волевые, но не в коей мере не простодушные и наивные. Словно проскочившие детские и подростковые года, сразу став взрослыми. Что-то в них есть от рождения, непонятное другим. Ни злое, ни доброе, просто иное. Могут вырасти в любви и ласке, а могут и в самых жутких условиях. Обстоятельства не имеют власти над ними.

Ничто и никто не сможет иметь власти над ними, да и сами они во власти не нуждаются.

По крайней мере, некоторые.

— Что в школе, сколько раз сегодня подралась?

И в голосе Марины ни нотки осуждения. Простой и банальный вопрос, вроде: ''Какие у тебя отметки?''

— Я уже говорила тебе, таких тупиц в зоопарк сдавать надо.

Марина и Сашка переглядываются. Одна просто сияет. Другая скорее озадачена.

Дети очень часто страшно злы по отношению друг к другу. Но всё-таки цинизм прерогатива более старших возрастов.

— Знаешь, я в свое время тоже была не подарок, но количество наставленных тобой синяков впечатляет.

— Я же сказала, им в зоопарке место. Если что-то дергать охота, то пусть дергают у себя что-нибудь, а не мои волосы.

— Постригись, как я, и от волос сразу отстанут.

— К глазам пристанут. Или к тому же бритому затылку.

Марина хохочет. Она сейчас просто мать, откровенно хвастающаяся своим единственным и любимым ребенком.

— Александра, у вас есть дети?

Не ожидала Сашка подобного вопроса от маленькой девочки.

— Нет. А зачем тебе это?

— Вы очень добрая. У вас обязательно должен быть ребенок.

— Она всегда говорит, что думает. Это не простодушие, а так редко встречающаяся среди людей прямота и честность.

— Может и так. Но граничит с жестокостью такая прямота.

— Не она жестока, мир жесток. Марина слишком рано это поняла. Таким не оденешь розовых очков.

— Они никому не нужны, такие очки. Но в мире есть не только зло.

— С ней говоришь, словно с взрослой.

— Она умная, учится вместе с четвертым классом. Правда я тоже в свое время со школьной программой расправилась к четырнадцати годам.

— Wunder…

— Schwein, — с усмешкой заканчивает Марина.

— Из-вращенчески решил папенька узаконить твой статус, — тем же вечером сказала Марина, — ты хоть в курсе, что это такое?

— Патент на дворянство.

Раскатистый хохот.

— Патент на дворянство. И-го-го!

— Что такого смешного? — ''манеры'' Марины выведут из себя даже каменную статую.

— Он признал мою Волю Еггта. Родная моя, в пересчете на вашу скопытившуюся в семнадцатом, титулатуру, тебе пожалован великокняжеский титул с большим и малыми гербами, конечно без угодий лесов и крепостных, но все равно не кисло. Твое имя внесено в аналог шестого разряда родословной книги Дворянских родов Российской империи. Ну, туда где все самое титулованное говно заносится.

— Марина.

— Чего?

— А в глаз?

— Великая Княгиня, бьющая морды! Круто!

— Столь же круто, как и матерящаяся бухая принцесса.

— Один один! Только я так и не поняла, чего это разэтакого он в тебе нашел. Видимо, тебе надо кое-что объяснить о нашей титулатуре: