М+Ж. А черт с ним, с этим платьем!

Ярослав Никонов (в миру Александр Николаевич Каргополов) с ненавистью гипнотизировал монитор. Ярослав был переполнен клокочущими в нем страстями. Он одновременно негодовал, презирал и ненавидел. Негодовал по поводу собственного скудоумия, презирал свой «пентюх» за неумение придумывать сюжетные выверты и ненавидел читателя, которому только и подавай эти выверты – чем больше, тем лучше. Ситуация складывалась тупиковая. Зловещая природа Предпредельного Края была описана до мелочей, до шевелящихся корней кустов-людоедов. Процесс сотворения Великих Заклятий получился настолько ярким, что в нем недоставало только структурных схем и фотографий очевидцев. Главные герои уже полчаса скрежетали зубами и в бессильной ярости сжимали все что придется.

Но что произойдет, когда последний закатный луч (как последняя сволочь) погаснет за горизонтом, до сих пор не было понятно. Собственных силенок у них явно не хватало. Все действующие лица уже успели либо помочь, либо усугубить создавшееся положение. Можно было, конечно, ввести новую силу, но это грозило большими неприятностями. Ярослав Никонов, как профессионал фэнтези, прекрасно чувствовал ту грань, за которой средний читатель перестает разбираться в происходящем и – как следствие – зашвыривает книгу подальше. Сейчас он подошел к этой опасной черте вплотную.

Писатель перевел пылающий взор на листок со списком действующих лиц, где стрелочками были обозначены их взаимоотношения. Ни о какой борьбе Добра со Злом речь уже давно не шла.

Больше всего листок напоминал расстановку предвыборных сил в изложении Владимира Жириновского: какие-то петли, обходные маневры, чуть ли не узлы. Трезвому человеку в этой каше разобраться было никак невозможно.

«Напьюсь, – жертвенно решил Ярослав, – нагло выпью стакан водки». Он решительным шагом ворвался на кухню, открыл шкафчик с заветным коньяком и сурово, по-мужски отхлебнул прямо из бутылки. В голове воцарилась ясность вкупе с некоторым разочарованием.

«Как же это я, – стыдливо подумал мастер фэнтези. – Собирался же выпить водки. А тут коньяк какой-то…» Глотнув еще раз для успокоения совести, он пустился в обратный путь, деловито разминая пальцы.

– Где тебе понять мои деяния, смертный! – глухо, без насмешки и вообще без всякого выражения пробормотало чудовище. – Причины моей войны лежат далеко за пределами этого мира, а последствия ее станут видны через многие века после его гибели.

– Гибели? Расскажи об этом, Незваный! – Рамагор, подавшись всем телом вперед, опустил серебристый меч. На миг он даже забыл о нестерпимом жжении в ладонях, о себе, о раненой Синтониэль. Всего один шаг оставался до разрешения самой главной тайны этого Мира, всего один ответ оставалось получить на самый главный Вопрос.

Но Печальный Зверь уже смотрел куда-то в одному ему ведомую даль. Его когтистые крылья внезапно расправились, с неистовой силой ударили темный воздух – и чудовище исчезло так же внезапно и беспричинно, как появилось. Мгновение странники еще стояли, словно пытаясь разглядеть в Астрале след своего недавнего союзника, а затем, очнувшись, бросились к истекающему кровью Магу.

«Хороший коньяк, – решил Ярослав, перечитывая концовку главы. – Никого нового привлекать не пришлось, да и сюжет извернулся неожиданным боком. Придется, правда, внести кое-какие изменения в начало, но это, в сущности, мелочь».

Писатель молодцевато вбил «Глава восьмая» и откинулся на стуле.

– Но ведь Мага потом спасут, правда? – спросил приглушенный девичий голос у него за спиной.

Ярослав медленно, чтобы окончательно не сдвинуть крышу, повернулся вместе со стулом. «Хороший коньяк, но крепкий», – решил мастер фэнтези.

Перед ним сидела типичная эльфинитка-полукровка. Писатель Никонов за свою творческую жизнь столько раз описывал неземную красоту Перворожденных, что вполне мог составить их усредненный фоторобот. Налицо были все особые приметы: неземная красота, сплав юности и мудрости, утонченность линий и прочая атрибутика Детей Света.

– Вам правда понравилось? – Эльфинитка вдруг как-то не к месту стыдливо зарделась.

Ярослав тупо мотнул пустой головой. «А с другой стороны, – пробормотал ему парализованный здравый смысл,– почему галлюцинация не должна уметь читать мысли?» Это гениальное соображение несколько раз ударилось о гулкие стенки пустого черепа – и рассосалось.

– Галлюцинация? – переспросило неземное создание. – Это вы так называете чары?

Ярослав молча надавил себе на глаз. У Стругацких описан такой способ определения галлюцинаций: при надавливании на глазное яблоко они то ли должны, то ли не должны раздваиваться.

Опыт не удался, потому что с испугу писатель чуть было не выдавил себе глаз и некоторое время мог видеть только асимметричные цветовые пятна.

«Вот она, истинная реальность, а все остальное – галюники! – меланхолически подумал он, но тут же оборвал себя.– Стоп! Это уже пошел Пелевин». В вопросах приоритета идей Никонов всегда был очень разборчив.

***