Иван придумал приспособление, чтобы болт и гайку делать одновременно. Если болт нужен, то без гайки ему делать нечего. Пришел Иван к главному инженеру завода, показал чертёж, рассказал и на пальцах показал, чтоб стало доходчивей. Инженер головой помотал и сказал: «Нельзя». В полном смысле, что нельзя. Надо расценки менять. Нужно другие – утверждать. Надо с главком утрясать. В министерство доказать необходимость. Это сколько денег и времени придётся истратить, чтобы внедрить это фиговое рацпредложение.
– Эх, Дураков, Дураков. Кому это нужно? Никому не нужно, – сказал начальник отдела по внедрениям и изобретениям.
Иван, не будь дураком, побежал на другой завод, на пятый, на десятый. Везде ему отказывают. Будто сговорились. Эдисону тоже отказали во внедрении первого изобретения. Он сделал машину по подсчёту голосов на выборах. Такие машины нынче тоже не нужны. Это сколько народных средств можно сэкономить.
Индекс пишем на конвертах, чтобы машина сортировала письма и отправляла в нужную сторону. Так могли бы работать машины и по подсчёту голосов. Не делают таких машин. А почему? А потому и отказали Эдисону в далёкое время, объяснив, что тогда не будет возможности приписывать нужное количество голосов избирателей.
Уехал Иван в деревню. В Америку не поехал. Далеко, да и климат там не подходящий. Приехал к нам в колхоз. Первые месяцы жил тихо. Присматривался. Как присмотрелся, как устроился, так опять за своё. Дураков – ничего не скажешь. Изобрёл машину по сбору колосков. Испытание провёл на бригаде. Парторг и профорганизатор приехали на своих служебных машинах. Председатель на минутку заскочил на поле. Мы тоже там стояли и смотрели, разинув рты.
Машина не очень нам понравилась. Из утиля её Дураков собирал. Не успел покрасить, уборочная страда в колхозе началась. За полчаса машинка всё поле обскакала, все колоски собрала. Чисто. Проверяли товарищи нашего народного контроля. Но какая скирда получилась. Страшно смотреть. Главный инженер за свою голову схватился. Председатель глаза зажмурил. Парторг руками замахал, вроде как крестится – нам показалось. А профсоюз начал что-то записывать в тетрадку, протирая очки.
– Ломай её к лешему! – закричал главный агроном. – Чтобы глаза мои не видели. – Пирамида получилась египетская. Это лишь с одного поля собраны потери.
– А если со всех полей собрать колоски, – сказал Иван. – Можно два года не пахать и не сеять. План по продаже зерна выполним и перевыполним, колхозников зерном снабдим. На одних потерях станем жить, если поедем в соседние районы, в ближние области.
Не понимает Дураков, что сельское хозяйство в нашей зоне рискованного земледелия планово-убыточное. Если урожайность подскочит, то нам и планы поднимут, а дотации уберут. Не даёт он свою машину ломать. Встал с ломиком и защищает
– Зачем уничтожать. От неё польза! – кричит он, отбивая атаки наседающих селян.
– Нельзя! – кричат хором колхозные руководители. – Нельзя нам этого делать.
Психанул Дураков и пустил машину по полю. А там овраг у нас. Машина навернулась и сломалась на мелкие запчасти. Все вздохнули. В ладошки захлопали. Рады, что овраг на поле не стали засыпать. Потому что в него в урожайные годы ссыпали проросшую под дождём пшеницу, как это было после подъёма целинных земель.
Теперь за Дураковым следят, чтобы он чего иного не изобрёл. Свалку утиля огородили и сторожа поставили. А где ему взять материал для своих изобретений. Может быть, в другой стране этому токарю цены не было. Получал патенты, денежки текли, помогли ему свою мастерскую организовать, люди следили за его деятельностью, продвигая на рынок новую технику.
До Америки далеко. Очереди до неё на сто лет расписаны, если не пустят внерейсовый автобус, то так и будут ждать. Дома Дураков огород пашет самодельным трактором, на рыбалку ездит на автомашинке, которая не то по грязи, по воде плавает. Зимой на охоту на аэросанках носится. Скажу по секрету, на чердаке строит самолёт. Говорит, что в соседний район будет за свежим и неразбавленным пивом летать. Опять ему скажут: нельзя летать без документов.
Нельзя, читатель, написанному полностью верить. Нет теперь у нас в деревне Дураковых. Перевелись. А что Кашпировский уехал, так ему «нельзя» не успели сказать. А может быть, и говорили, а он не послушался. Видно фамилия повлияла на характер экстрасенса.
1978
КАК МЫ НА СЕБЯ ПЛЮЁМ
Да, плюём.
Почти каждый из нас поплёвывает на собственную физиономию. Плюём на себя, но своё здоровье. Едим то, что жуётся, пьём то, что пьётся. Лежим перед телевизором. А чем ещё заниматься? Бизнесом? Это сложно и доступно не всем желающим. Доступно плевать. Вот и плюём. А ещё плохо отзываемся о здравоохранении. Оно, конечно, оставляет желать лучшего, но что поделать, если промышленность тоже плюёт на нас и на себя, в том числе.