Мадам

При таком раскладе мое желание отведать «второе блюдо» с Мадам или хотя бы скромный «десерт» в форме вопроса (простой формальности, разумеется) о состоянии моего здоровья неожиданно сократилось до минимальной потребности дождаться ближайшего урока французского и узнать, что он принесет. Как она после всего произошедшего будет ко мне относиться? Как вообще будет себя вести? И как это будет выглядеть, точнее, смотреться со стороны?

Ответ в той мере, в какой предоставила мне жизнь, меня не удовлетворил. Мадам, явившись в класс, не уделила мне ни капли внимания и в своем поведении вернулась к прежней формуле держать меня на дистанции. Закончились просьбы исправлять чужие ошибки или отвечать, когда кто-нибудь не справляется с заданием. Меня снова будто не существовало для нее. Как в тот раз, когда она забрала тетрадь. Но класс не верил. Они во всем усматривали притворство, мистификацию, игру. Тот факт, что она вообще не обращает на меня внимания, они просто игнорировали, а «радикальное крыло» видело в нем выражение, если не доказательство, того, что нас связывают по меньшей мере доверительные отношения. «Она ничего ему не говорит, — однажды случилось мне подслушать в раздевалке тихий разговор, — так как знает, что ее выдаст голос. Когда люди живут друг с другом, это сразу по разговору видно».

Эта атмосфера сплетен, подозрений и насмешек меня мало трогала. Зато Мадам меня мучила, и жестоко, — это ее очередное превращение, как бы разрыв со мной.

«Что случилось? Почему? В чем тут дело? — ежедневно твердил я длинный список вопросов. — Испугалась? Почувствовала себя оскорбленной? Что кроется за этой переменой, за этим демонстративным молчанием? А может, так и должно быть? — искал я утешения в мифологических образах и примерах. — Может, такова цена… бесстыдства и наслаждения? Может, именно так платят за осуществленные желания?» — «Ты слишком далеко зашел… — опять отозвался во мне голос, мой старый, добрый знакомый. — Попробовал божественность на вкус… Коснулся ее… Познал… Теперь иена одна: хмурая туча на Божьем челе… изгнание из Рая… юдоль земная».

Я принялся размышлять, что тут можно поделать, чтобы хоть как-то прояснить ситуацию. Стал искать путей подать апелляцию. Но время, благоприятствующее этому, внезапно начало резко сжиматься. Только-только миновала «стодневка», а на горизонте уже показался финиш, за которым кончались привычные школьные занятия. Начинался этап повторения всего материала по основным предметам, занятий с репетиторами и подготовки к поступлению в высшие учебные заведения. Приближались экзамены на аттестат зрелости. Мне уже не удавалось увидеть Мадам.

До меня доходили лишь какие-то слухи о ней: что она получила разрешение на проведение в школе реформы; что принимала делегацию из Франции; что начала переговоры с комиссией по образованию с целью смены кадров для преподавания на французском языке. Доходили также слухи о событиях не столь значительных, но для меня более важных. Одна новость имела для меня вообще первостепенное значение. Почтенный Кадлубек по секрету рассказал мне, что к экзаменам я был допущен в огромной степени, если не исключительно, благодаря вмешательству «нашей пани директор», которая предпочла принять отставку «пани биолог», чем исполнить ее требование относительно моей особы. На педагогическом совете, когда рассматривался «мой вопрос», произошел настоящий скандал. А когда «пани директор» прекратила дискуссию, настояв на своем решении, Змея встала и ушла, громко хлопнув дверью. Что касается его, Кадлубека, то он воспринял это с большим облегчением, — порадовавшись не только за меня, но и за себя, потому что терпеть не мог «пани биолог».

Мадам я увидел только во время письменного экзамена.

В темно-синем блейзере, плиссированной юбке в зеленую шотландскую клетку и в черных туфлях на каблуках она медленно прохаживалась между рядами столов, за которыми мы писали свои сочинения. Иногда она останавливалась у какого-нибудь стола и смотрела сверху на написанное; иногда даже, казалось, что-то подсказывала кому-то или обращала внимание на ошибки. Однако около моего стола или даже где-то поблизости она не остановилась ни разу. И вообще как бы сторонилась того ряда, где я сидел.

Выглядела потрясающе. Загорелая, помолодевшая. Видно, на весенние каникулы ездила куда-нибудь в горы… Интересно, с директором или нет? У меня опять заколотилось сердце, и какое-то время я не мог сосредоточиться. Но сказал себе: «Пора, наконец, с этим кончать. Это не имеет ни малейшего смысла. Так ты ничего не напишешь и не сдашь экзамен».

Написал и сдал. И даже получил аттестат с отличием.

Но не это важно. Важно то, что произошло на выпускном вечере — в ночь святого Иоанна, самую короткую ночь в году.