Мадам

И Федра, признавшись в любви, то есть — в ее понимании — достигнув дна паденья, заклинает Ипполита, чтобы он ее немедленно убил. Пусть смерть подарит ей, коль ничего иного сделать он не может.

…О, пусть твой меч пронзит
Ей сердце грешное, что жаждет искупления
И рвется из груди к мечу, орудью мщенья!
Рази!.. Иль облегчить моих не хочешь мук?
Иль кровью мерзкою не хочешь пачкать рук?
Что ж, если твоего удара я не стою
И не согласен ты покончить сам со мною, —
Дай меч свой!..

После этих слов вновь разыгрывалась короткая мимическая сценка — аналогичная предыдущей, но с негативным подтекстом (как бы в минорной тональности). Они сыграли ее с такой же удивительной точностью, как балетное па:

Произнося последнюю короткую, но многозначительную фразу с акцентом на слове «дай», Федра, стоящая на сцене слева от Ипполита (если смотреть из зала), протягивала правую руку к его короткому мечу, висящему на поясе слева. В ответ Ипполит — тоже правую руку — опускал к рукояти меча, чтобы помешать ей взять его. Тогда Федра — левой рукой — перехватывала его правую руку — сверху, чуть выше запястья, — и тянула ее к себе; а правой — медленно освобождала меч из ножен и поднимала его вверх.

В этой позе, обращенные trois quarts к зрителям, они застывали в неподвижности на добрых несколько секунд.

Это был прекрасный образ — многозначительный и изменчивый. Кисть руки Ипполита, сжатой пальцами Федры, поникла, как голова мертвой птицы. И резким контрастом бросалось в глаза острие меча, поднятого вверх. Они пристально смотрели друг на друга. Сцена отзывалась каким-то извращением и мазохизмом: насилие провоцировало совершение насилия.

«Убей меня, или я зарежу тебя! — казалось, взывала рука Федры, удлиненная мечом. — Забери у меня оружие и вонзи в меня! Или, если у тебя его нет, задуши собственными руками! Пусть я задохнусь в этом сладком объятьи! Или… хотя бы пошевели пальцами, сделай что-нибудь с этой вялой рукой, безвольной, недостойной мужчины, которая унижает и оскорбляет меня. Подними ее и возьми… возьми меня… лишь на мгновение одно… за руку!»

Если бы Ипполит это сделал — если бы своей правой рукой освободился от пожатия пальцев Федры и взял ее за левую руку, — то эта композиция приняла бы вид классической позы новобрачных. Они бы стояли перед зрительным залом, как на венчании пред алтарем. Но он этого не сделал, — возможно, именно поэтому. Стоял, онемев и опешив, с гримасой отвращения на лице.

Сцена превратилась в аллегорию презрения, с одной стороны, и мук отвергнутой любви — с другой. Давала понять, что, если нет взаимности, тут ничего не поправишь. И сердцу не прикажешь, коли в нем не горит огонь любви. Не помогут ни заклинания, ни мольбы, ни угрозы, ни насилие. Эта пара атомов человеческих никогда не соединится, не может соединиться. Чем один сильнее притягивает, тем другой сильнее отталкивает. — Несбыточность. Злой рок. Неодолимое одиночество.

Опять после минутной тишины раздались аплодисменты. Я снова взглянул вниз. Она тоже хлопала, хотя не так восторженно, как другие. Я перевел взгляд на ложу. Ежик с биноклем у глаз всматривался в актеров.

Когда аплодисменты и крики «браво» наконец утихли, Федра жестом оскорбленного самолюбия в бешенстве сжала руку Ипполита и ушла со сцены, не вернув ему меч. Вскоре после этого — как гром с ясного неба — приходит весть, что Тесей жив и вот-вот появится во дворце. На этом заканчивалась первая часть спектакля.

Начался антракт, и зрители встали со своих мест.

Опершись подбородком на руки, я наблюдал, что происходит в партере. Она с места не тронулась. Сначала я думал, что она дожидается, чтобы схлынула толпа в проходах между рядами и в дверях, ведущих в фойе; однако потом, когда зал освободился и большинство зрителей вышло (в том числе и Ежик), а она продолжала сидеть на своем месте и, более того, опять углубилась в изучение программки, я понял, что она вообще не собирается покидать свое кресло.

Сложилась ситуация, о которой можно только мечтать. Почти пустой зрительный зал и она — в одиночестве. И около пятнадцати минут в моем полном распоряжении. Совершенно другая, благоприятная для меня позиция по сравнению с той, в которой я оказался в «Захенте». Я опять почувствовал волнение, сердце забилось сильнее, а в голове отозвался голос, который я уже не раз слышал:

«Быстро спускайся вниз и подойди к ней! Чего тебе бояться? Если уж в этойситуации не решишься, то пиши пропало. Считай, что ты ее вообще не стоишь. — Плыви по течению!.. Благословенная неизвестность!.. Ну, давай! Нечего медлить! Каждая минута на счету! И подойди к ней с левой стороны, где свободное место. Может, вторую часть будешь смотреть уже оттуда…»

Я встал с места и, как в трансе, отправился за своим «золотым руном».