Мадам де Шамбле

Придет к тебе письмо. Увы! Оно одно, И все же верю я: по Божьему веленью Томиться без тебя лишь телу суждено, Но полетит душа, отбросив прочь сомненья,

На крыльях полетит к тебе вслед за письмом, Чтоб о любви сказать, ведь счастья нет иного — Любить тебя, мой друг, и говорить о том… «Люблю! Люблю! Люблю!» — я повторяю снова.

Произнося слова:

Томиться без тебя лишь телу суждено,

Но полетит душа, отбросив прочь сомненья,

— она подняла глаза к Небу с выражением ангельской кротости и страстной веры.

Затем, дойдя до последних строк:

Любить тебя, мой друг, и говорить о том… «Люблю! Люблю! Люблю!» — я повторяю снова, — она откинула голову назад, прекрасная, как Сапфо в экстазе, словно и в самом деле хотела, чтобы я поцеловал ее в губы.

Не в силах совладать с собой, я наклонился к графине, и последние звуки песни слились для меня с ее дыханием. Наши губы сближались и должны были неминуемо встретиться, как вдруг что-то темное пронеслось мимо окон, будто молния. Это был г-н де Шамбле, проскакавший по двору во весь опор.

Я быстро отодвинулся от Эдмеи, но она удержала меня.

— Подождите, — сказала графиня, устремив взгляд на стену в том направлении, куда удалился граф, — он идет не сюда, а поднимается в свою комнату… Ах! Его поездка оказалась успешной. Тем лучше! По крайней мере, господин де Шамбле встретит вас с приветливой улыбкой.

— Что же ему удалось сделать? — спросил я.

— Он ездил за деньгами к нашим арендаторам и получил довольно крупную сумму. Граф рассчитывает удвоить ее за карточным столом, но скорее всего потеряет и это.

Эдмея встала и тихо, как бы размышляя вслух, прибавила:

— Увы! Кто бы сказал, что слово «деньги» будет играть столь важную роль в моей судьбе?

При этом она вздохнула и слегка пожала плечами. Затем она обратилась ко мне со словами:

— Дайте мне вашу руку, дорогой Макс, и пойдемте в бильярдную.

XXXII

Почти одновременно с нами туда вошел улыбающийся г-н де Шамбле. На нем была черная бархатная куртка, облегающие замшевые брюки и мягкие сапоги выше колена, забрызганные грязью. Он держал в руке бархатную фуражку — этот головной убор сельские дворяне позаимствовали у жокеев.

Сначала граф приветствовал нас жестом и взглядом, а затем, не произнеся ни слова, направился к графине, взял ее за руку и сказал:

— Сударыня, вы прекрасно выглядите, и я не вижу надобности спрашивать вас о здоровье. Поэтому я задам этот вопрос своим друзьям, хотя, как я полагаю, благодаря вашим заботам они тоже чувствуют себя превосходно.

Затем, повернувшись к гостям, г-н де Шамбле стал раскланиваться с одними, пожимать руку другим — в зависимости от того, насколько он был с ними близок; он сказал каждому что-то особенно приятное с обаянием, присущим только благородным и воспитанным людям.

Я тоже удостоился немалой доли похвал графа.

— Господа, — сказал он, — это господин Макс де Вилье, который никогда не играет. Тем не менее, он не может запретить нам делать на него ставку. А потому я ставлю двадцать пять луидоров и уверяю вас, что наверняка выиграю, поскольку наслышан о ловкости господина де Вилье; итак, я ставлю двадцать пять луидоров на то, что завтра он станет королем охоты. Притом, я добавлю, что даже тем, кто не может соперничать с господином де Вилье, будет приятно посмотреть на охоту. Мои смотрители говорят, что только в поместье Шамбле сейчас двадцать пять — тридцать стай молодых куропаток. Зайцев же столько, что не стоит даже и пытаться их сосчитать. Вечером мы будем возвращаться через лесок, где обитает сотня фазанов и пять-шесть косуль. В придачу к этому я могу предложить вам ужин, который вы съедите с отменным аппетитом, и чертовски азартную игру.

Все дружно поблагодарили г-на де Шамбле: одни — в предвкушении интересной охоты, другие — в ожидании вкусного ужина, а третьи — в надежде на удачную игру.

Затем граф попросил разрешения удалиться, чтобы привести себя в порядок. Игроки снова стали делать ставки, а мы с г-жой де Шамбле спустились в сад.

Мне было бы трудно вспомнить, о чем мы говорили, хотя наш разговор можно вообразить, учитывая состояние наших сердец; тем, кто видел нас из окна, — а мы не отходили далеко от дома, — мы, наверное, казались посторонними друг другу людьми, беседующими на незначительные темы. Нам же казалось, что наши души соприкасаются, голоса звучат согласованно, исполняя тихую симфонию любви, а мы сами похожи на свечи, горящие на разных алтарях, но жаждущие слиться воедино.

Услышав колокольчик, приглашающий к ужину, мы вернулись в дом.

Хотя каждый из эпизодов того дня встает в моей памяти в малейших подробностях, я избавлю Вас, любезный друг, от рассказа об ужине и дальнейшем вечере, от описания того, как гости начали перебрасываться картами в ожидании крупной игры, подобно тому, как передовые посты ведут перестрелку перед главным сражением.

Я и г-жа де Шамбле уединились в одном из уголков гостиной; никто не обращал на нас внимания, даже граф, что позволяло нам продолжать беседу, прерванную звуком колокольчика.