Мадам Дортея

Дортея никогда не отрицала, ни перед самой собой, ни перед Теструпом, что симпатизирует капитану Колду. Его добрый характер и то, как капризная судьба обошлась с ним, забросив его вместе с ребенком, лишившимся матери, в эту унылую, обветшавшую усадьбу — впрочем, когда Колд получил ее, она была не более унылой и обветшавшей, чем любая крестьянская усадьба, — не могли не тронуть женское сердце. Однако Теструпа несчастная судьба Колда совсем не волновала, и ему не нравилась дружба его жены с этим капитаном.

Но в трудное время, когда Дортея нуждалась в совете друга, к кому еще ей было обращаться?.. Конечно, она понимала, что, не окажись капитан в таком положении — карьера испорчена, он одинок и в чужой стране, — еще неизвестно, стал ли бы он с такой настойчивостью добиваться ее дружбы: она была добропорядочная немолодая матрона, он же, пусть только в собственном воображении, сын графа, а правда это или нет, уже не имело значения. В любом случае в Копенгагене и Рендсборге он вращался в лучших кругах. Теперь же он был ее другом, и других друзей у нее не было.

Дортея разделяла желание Йоргена не завязывать тесных отношений с семьями их круга, жившими по соседству, она понимала, что при одержимости мужа работой, которая составляла для него весь смысл жизни, на светское общение у него не остается ни времени, ни сил. Правда, когда они жили на железоделательном заводе, все было иначе, тогда у многих могло сложиться мнение, что Йорген Теструп обожает светскую жизнь. Но тогда его работой строго руководил хозяин, и только здесь Теструп получил право и возможность воплотить в дело собственные идеи. К тому же он легче находил общий язык с жизнерадостными жителями побережья, чем с замкнутыми обитателями здешних горных долин. С большинством ближайших соседей у него сложились довольно натянутые отношения. С приходским пастором они были чуть ли не на ножах, все началось с их разногласий из-за скамей в церкви для рабочих стекольного завода. Но особенно сильно пастор Муус разгневался, узнав, что Теструп направил в Торговую компанию в Копенгагене представление о необходимости обеспечить духовные запросы также и иностранных рабочих, занятых на заводе компании: Теструп предлагал раз в два года посылать в Христианию священников — и кальвинистов и папистов, — которые бы в течение нескольких недель отправляли в городе службу. И наконец, он вступил в открытую борьбу с пастором из-за границы между пасторским лесом и владениями стекольного завода.

С присяжным поверенным Хауссом из Вилберга Теструп находился в сравнительно дружеских отношениях, время от времени он прибегал к услугам поверенного по юридическим вопросам. О моральных качествах этого человека он был весьма невысокого мнения, зато глубоко уважал его милую жену и любил пошутить с его маленькими дочерьми.

Капитана Колда Теструп, как уже было сказано, не выносил и к тому же ревновал к нему Дортею.

Она легко относилась к нелюдимости мужа, пока он был рядом с ней. Семеро детей и большое хозяйство поглощали все ее силы, у нее не было времени сожалеть об отсутствии светской жизни. Всеми делами в усадьбе руководила тоже она. Когда-то Теструп собирался сам заниматься усадьбой, полагая, что у него, несмотря на работу на заводе, хватит на это времени и что такие заботы будут для него приятным разнообразием. Но даже ее любимый Теструп был не в силах охватить все.

Теперь, вынужденная признать, что она, возможно, лишилась своего единственного друга и опоры, Дортея с глубоким огорчением думала о том, что он в прямом смысле слова был для нее единственным. И что у нее в жизни никогда не было никакой другой опоры.

Братья, ах, они приходились ей братьями только по матери. И двое из них жили так далеко!.. Да будь они и рядом, еще неизвестно, оказали бы они ей ту помощь, в которой она нуждалась, или нет. Судьба бедного Петера Андреаса сложилась не совсем удачно, и, кто знает, можно ли верить рассказам о богатстве Каспара. Дортея горячо любила младшего брата Уле, находя в нем что-то по-настоящему сердечное и привлекательное. Но он был еще слишком молод и принадлежал к другому сословию, с иными обычаями и порядками, нежели те, в которых была воспитана она сама. Несмотря на всю любовь и уважение, которые она испытывала к брату Уле, и на ответную любовь Уле к ней, доверительные отношения между ними были исключены.