Мадам Дортея

— Ханс так горюет по Ревеилле… По батюшке он тоже горюет, но по Ревеилле все-таки больше.

Дортея кивнула:

— Ханс любит лошадей. Он ходит за ними, естественно, они ему ближе. Тебе следовало надеть коричневый сюртук, когда мы поехали в Вилберг, ты же знал, что увидишься там и с мадам и с барышнями…

— В такую-то погоду?.. Да ведь брызги летят так, что промокаешь даже сквозь плащ. К тому же я их не интересую, им безразлично, как я выгляжу!

— Как ты можешь так говорить, Вилли! Они всегда очень хорошо относились к вам, к тебе и Клаусу. Я думала, что вы с Матильдой добрые друзья.

Вильхельм сделал гримасу:

— Матильда считает меня сопливым мальчишкой. Ведь она старше меня…

— Да, разумеется. — Дортея подавила улыбку. Матильде Хаусс было шестнадцать.

— И еще они сказали, что она выходит замуж за своего кузена Нимуена из Оса.

— Что? Кто это сказал?

— Мадам сама намекнула на это. Ну, это ее дело, хотя я желал бы ей более привлекательного мужа, чем этот толстяк. Я понимаю, маменька, что в глазах людей я теперь стал другим человеком. У меня уже нет тех возможностей, что были… — голос его понизился до шепота, — при папеньке…

Бедный мальчик, подумала Дортея. Он, конечно, мечтал, что Матильда Хаусс дождется, пока он вырастет и получит образование. Смешно даже говорить о женитьбе — ведь девушка в шестнадцать лет гораздо старше пятнадцатилетнего подростка. Вильхельм столкнулся бы с этим в любом случае. Но именно сейчас, когда крушение планов на будущее он связал с тем, что остался без отца, это было для него особенно болезненно.

— Поделом мне, я это заслужил! — Его руки сжали подлокотники кресла, он поднял глаза на мать, и Дортея уловила в лице и в голосе сына горькое отчаяние. — Это моя вина, только моя! И не думайте, маменька, будто я этого не понимаю. Если папенька умер, если вы и мои братья и сестры остались сиротами, если мы разорены, виноват я один! Я должен был понимать, что не следовало уходить в тот день из дому… Сбежать, не подумав, с этим проклятым паяцем… И напиться до бесчувствия в его компании в Сандтангене… — Вильхельм упал головой на стол, спрятав лицо в ладонях.

Дортея тихонько встала и отодвинула в сторону миску с кашей, чтобы плачущий Вильхельм не столкнул ее со стола. Легко и нежно прикоснулась она к его затылку под вьющейся, закрученной косичкой.

— Благослови тебя Бог, мой милый… Ты не должен так думать!.. Вильхельм, любимый мой мальчик!.. — Она все гладила и гладила его вздрагивающие плечи и худую спину. — Вильхельм, послушай меня… Я должна признаться тебе… Ведь это я настояла, чтобы Даббелстеен остался у нас еще на один год… Папенька хотел, чтобы он осенью уехал от нас, но я была против… Скорее, это моя вина… Даббелстеен поступил некрасиво, сбежав таким образом, и вам, разумеется, не следовало ехать с ним, но ведь никто не мог знать, к чему это приведет…

Она понимала, что нужно поговорить с ним о неисповедимых путях Провидения или о чем-нибудь подобном, но не могла — в последнее время она избегала даже встреч с Шарлахом, опасаясь, что он посоветует ей самой искать в этом утешения, что было бы так естественно для кроткого старика. Вместо этого она сказала:

— Чему быть, того не миновать, Вилли. Ты знаешь, так говорят крестьяне, когда время человека прошло… Это… — Она продолжала осторожно гладить его волосы и спину, мало-помалу Вильхельм успокоился.

— Проклятый Даббелстеен! — пошептал он сквозь зубы.

— Тише, тише, от наших проклятий ничего не изменится.

Вильхельм поднял голову:

— Лучше бы он уехал от нас осенью! Раз уж все так случилось. Мне уже не понадобится вся эта латынь и греческий — ведь я понимаю, что теперь у нас не будет средств на мое образование. Когда вы поедете в Христианию, маменька, я поеду вместе с вами, хочу попытаться найти там себе какое-нибудь занятие… Попробую начать в какой-нибудь конторе или пойду в ученье к купцу… Вам, маменька, хватит забот и с малышами. Незачем вам заботиться еще и обо мне…

— Но, дорогой мой… — Дортея смотрела в худое лицо сына, заплаканное и пылающее от волнения. Глаза, оттененные светлыми, потемневшими от слез и слипшимися ресницами, лихорадочно блестели. — Мы еще не знаем, может, этого и не понадобится. Но папенька был бы рад, увидев, что ты стал таким заботливым… Мы еще не знаем, как все устроится… Папенька так хотел, чтобы ты получил образование…

— Пусть Клаус получает образование… Если у нас будут на это средства.

— Ты более способный, нежели Клаус.

— У Клауса хватит способностей, чтобы стать пастором или адвокатом…

— Но ты так хотел изучать естественные науки!.. Или стать доктором…

— Ну и что с того?.. А теперь мне хочется поскорее начать зарабатывать деньги. Чтобы освободить вас от заботы обо мне…

— Пожалуйста, выпей чаю! — Дортея налила чай и протянула ему чашку. — И поешь сухариков.

Слава Богу, он перестал плакать, подумала она. Ему стало легче на сердце, когда он доверил ей свое раскаяние и свои планы на будущее. Дортея снова села и сделала несколько глотков горячего ароматного напитка.