Мадам Дортея

— Этого я не боюсь! — Вильхельм ответил бабушке гордым, как он надеялся, взглядом. Но мадам Элисабет, продолжая улыбаться, вдруг перевела глаза на дверь и сердито сказала:

— Что тебе здесь нужно, Алет? Тебя никто сюда не звал.

— Я понимаю… — Мадам Даббелстеен остановилась в дверях, прислонившись к притолоке. — Но я пришла, чтобы сказать тебе, что упаковала все вещи, которые ты собиралась отослать завтра утром…

— Хорошо, хорошо, я скоро приду и проверю… Чего ты ждешь, что тебе еще нужно?

— Еще? Разнюхивать, чем занимаются твои внуки, для этого я гожусь… Ты всегда считала, что я гожусь на то, чтобы выполнять твои поручения и разнюхивать все, что тебя интересует. Но я не должна была знать, что у тебя на уме…

— Опомнись, Алет. Ты сама прибежала ко мне и преподнесла историю о сыновьях Дортеи и племяннице Хокона. Тебя кто-нибудь просил об этом? Разве я тысячу раз не говорила тебе, чтобы ты не совала свой нос в то, что тебя не касается, дорогая Алет? Когда-нибудь это плохо для тебя кончится, говорила я. Но ты любопытна, как белка! — Мадам Элисабет засмеялась каким-то урчащим смехом. — Один Бог знает, что ты хотела узнать на сей раз. Или ты думала, что я накажу розгами этих долговязых мальчишек? Думаю, такое зрелище доставило бы тебе удовольствие…

— Я давно привыкла, что ты несправедлива ко мне, Элисабет. Но так относиться к собственным внукам!.. Я слышала, что говорил Вильхельм…

— Через закрытую дверь! Достойный поступок!

— В его словах есть смысл. Бедной Туре лучше всего уехать отсюда. И раз они с Вильхельмом нравятся друг другу, а я по ней поняла, что она не равнодушна к Вильхельму…

Мадам Элисабет хохотнула:

— Ах ты, старая сваха, все тебе неймется! Удивляюсь, что собственные ошибки ничему так и не научили тебя, — вдруг резко сказала она. — Бедная Маргит как-никак должна была унаследовать небольшую, но хорошую усадьбу, а твой шалопай никогда бы не смог стать ни пастором, ни капелланом, в лучшем случае — звонарем или школьным учителем. Но ты сама видела, долго ли Маргит ждала твоего Аугустина и чем кончилось это ожидание… Господи, помилуй нас грешных!..

— Ты не захотела помочь им, Элисабет, он так молил тебя о помощи…

— Клаус и Вильхельм, вы можете идти, — сказала мадам Элисабет. — А ты, Алет, останься, мы с тобой еще не ощипали эту курицу…

Клаус не заставил просить себя дважды, он выскочил за дверь и пробежал через залу, словно за ним гнался сам черт. Вильхельм последовал за ним, но значительно медленнее.

В зале было почти темно, угли в камине еще краснели. Вильхельм остановился, не отдавая себе отчета, что делает. Ему было досадно: бабушка выгнала их, как раз когда мадам Даббелстеен заговорила о самом интересном — что еще она скажет про него и про Туру?.. К тому же в горнице осталась книга, которую он читал…

— А по-моему, я всегда помогала тебе, Алет, с самого первого дня, как ты появилась у нас, в доме покойного майора Экелёффа и моем… Все-таки, говорят, нас связывали родственные узы, хотя я и не знаю, правда ли это…

— Мой отец и майор были братья…

— Вполне допускаю. Мой деверь Юаким был весьма легкомысленный человек, но все-таки иногда ему приписывали подвиги, которых он не совершал. Тем не менее тебя приняли в нашем доме, он стал твоим, и ты жила с нами не только при жизни майора Экелёффа. Даже когда я овдовела во второй раз… Господь знает, как мне жилось с моими тремя детьми. Но я от тебя не отказалась, я делила с тобой все, что у меня было… Нет, нет, не прерывай меня… Все эти трудные годы я делила с тобой кусок хлеба. Когда же я вышла замуж за Сёрена Тейлеманна, я разделила с тобой и свое благополучие…

— А разве я не трудилась в поте лица своего за тот хлеб и то платье, что ты давала мне, Элисабет?..

— Алет, дорогая, признайся, ты никогда не была особенно трудолюбива. Мне было бы куда больше пользы от здоровой и сильной служанки, чем от вздорной и нервной мамзели…

— Ты просто боялась меня, Элисабет! — Голос мадам Даббелстеен поднялся до крика. — Боялась, что я расскажу о твоих тайных делишках!

— Я тебя не боялась, Алет. Все эти безумные фантазии, которые ты сочинила о смерти… Давида… — Вильхельм почувствовал, что бабушка на мгновение запнулась, прежде чем произнесла имя дедушки. — Неужели ты думаешь, что тебе кто-нибудь поверил бы, тебя все знали как бедную безумную фантазерку. Распустить слухи ты, несомненно, могла — о смерти Экелёффа и так ходило много слухов, и я никогда не сомневалась, что часть из них исходила от тебя. Но я не собиралась призывать тебя к ответу. Сама знаешь, — в голосе мадам Элисабет послышалось странное торжество, — мне они не повредили. Я вышла замуж за Давида Фразера и предоставила людям болтать, что им угодно…

На мгновение в горнице воцарилось молчание. Потом кто-то начал всхлипывать, это была мадам Даббелстеен.