Хмельницкий, проснувшись около 11 часов утра, соображал, отчего ему так плохо. Поначалу решил, что крепко перебрал вчера. Но, наконец, понял, что дело в другом. Никакое похмелье, даже самое страшное, не шло в сравнение с катастрофой, которая произошла.
Все мгновенно стало черным: и картины на стенах, и мольберт, из-за которого внезапно потянуло ветром – было широко раскрыто окно – и даже чистая белая сорочка, висящая на венском стуле.
«Черт, но ведь можно что-то сделать еще, – думал он, – надо поговорить с ней. Так не бывает, чтобы все рухнуло в одно мгновенье».
Зазвонил телефон. Он бросился к столу и сорвал трубку.
– Гали, Гали, это ты?
Но звонил Слава Трубецкой, замечательный график, живший в Ясенево. Кажется, они договаривались о чем-то на сегодня.
– Заходи, – коротко бросил Хмельницкий, – а то я за себя не ручаюсь. Узнал номер?
– Какие мы нежные, – пробасил Слава. – Ничего, я нарисую несколько бутылок портвейна. Пока.
– Номер телефона узнал? – этими словами Хмельницкий встретил друга.
– Конечно.
До прихода приятеля Хмельницкий успел принять душ и сварить кофе. Потом рассеянно ходил по мастерской, точно что-то искал, но никак не мог найти.
– Сам-то ты как? – спросил он гостя, заглядывая под стол. Тот, ни говоря ни слова, достал из портфеля две бутылки «Столичной».
– Это лучше, – согласился Хмельницкий.
– Ты что-то ищешь?
– Да так, – с отрешенным видом ответил Хмельницкий. – Галкину заколку.
– Это плохо, – констатировал Слава.
– Не знаю, – признался Хмельницкий, поднимая стакан.
– Да пей скорей, – торопил гость, – а то накроет…
Хмельницкий медленно тянул «Столичную», точно боясь пролить хоть каплю.
– Надо повторить, – сказал он, – тогда все обойдется. Она вернется, я точно знаю… Ну, за тебя. Хорошо, что пришел. Несколько минут они молчали.
– Ну, как, ожил? – спросил неожиданно заботливый график. – Нельзя же так…
– Можно, – ответил Хмельницкий, – потому что она сидит во мне, понимаешь? Не знаю, как тебе это объяснить… Это какое-то безумие, но сидит – и все.
– Да с другим она кувыркается, – усмехнулся Вячеслав, – в том-то и дело. Разлюбила – и все. Я, кстати, чувиху для тебя подобрал – закачаешься. Не хуже этой Настасьи Филипповны. Просто ангел в натуральную величину…
– Это как? – удивился Хмельницкий. – Объясни.
– Увидишь – поймешь, – ответил Трубецкой.
– Это меня не утешит, – ответил Хмельницкий, – разве что, наоборот.
– Слушай, она тебя что – загипнотизировала? Ни хрена не пойму.
– В этом что-то есть, – согласился Хмельницкий. – Но не все… Номер телефона раздобыл? Где она?
– У француза, – пожал плечами график.
– Слава, диктуй номер.