Неожиданно простое, как ей казалось, решение проблемы омрачалось любовью к матери, прежде красивой женщине, легкой на подъем и веселой, а теперь грузной и потухшей.
Рассеянно бросая взгляды на москвичей, которые пробегали мимо, Галя реально представила, что значила для нее мать. А заодно и то, что значила она сама для мамы.
В ювелирном магазине Галя купила, почти не выбирая, дорогие серьги с золотистым сердоликом… Более всего ей понравился золотой продолговатый столбик, который шел от камня вверх, он как бы должен был все объяснить матери – раз, два, три, и мы в дамках, мы счастливы…
Так подумала она, примерив одну из сережек к еще не проколотому уху…
Вчерашний телефонный разговор с Софьей Григорьевной гарантировал отсутствие лишних вопросов, но все же…
Не дай Бог, она заметит следы побоев… Как быть тогда? Можно соврать что-нибудь насчет уличной драки, в центре которой она оказалась. Поверит ли мать? Да она, к несчастью, готова верить во что угодно, только бы видеть Галю умной и удачливой девочкой.
Красивые серьги, подаренные Софье Григорьевне, избавили от каких-либо объяснений, цену Галя существенно занизила.
– Ты – растратчица, – всплеснула руками крайне довольная мать, – надо же копить деньги, складывать на черный день, а ты… а ты…
– Мама, – протянула Галя, сделав вид, что несколько обижена и даже шокирована такой реакцией, – я давно хотела сделать тебе хоть какой-то подарок. Тебе не нравится? Так и скажи мне, я в следующий раз с кем-нибудь проконсультируюсь. Это сердолик, камень теплый, такой как бы домашний бог.
– Да, – согласилась польщенная мать, – к тому же это символ противоречивого сердца.
– Ну и что же из этого следует? – развела руками Галя.
– Да что ты, милая, – улыбнулась мать, – сердце всегда противоречиво. Спасибо, дай я тебя поцелую, моя гениальная доченька.
Изольда мрачно смотрела на сестру из противоположного угла.
– Я про тебя помню, не грусти, – успокоила она сестру, – я просто не успела подобрать нечто достойное тебя. Хотела купить ноты, но что-то засомневалась и передумала. Завтра пойдем покупать платье.
Как видно, это вранье подействовало на Изольду успокаивающее, она быстро закивала, развеселилась, и они сели вместе обедать. Кусок ветчины, свежий белый хлеб и душистый чай внезапно укрепили довольно-таки зыбкий и непрочный мир в этой комнате.
– Хоть сегодня и нет никакого праздника, – говорила Галя, разливая чай, но этот день я назначаю особенным, ведь сегодня мне пришла в голову очень умная мысль.
– Это поразительно, – улыбнулась Софья Григорьевна, поворачивая голову и разглядывая себя и новые серьги в небольшом старинном зеркале, несколько затуманенном. В нем Галя всегда видела себя взрослее, чем была на самом деле, сдержанной и таинственной.
– Они тебе очень к лицу. Ты даже помолодела, мам.
– Да нет, – отмахнулась та, – я в том смысле, что тебе пришла в голову мысль, да еще и умная. И чем же она замечательна?
– Всем, – ответила Галя, – ты ведь не можешь не согласиться, что у меня особое отношение к Франции.
– Да-да, – послушно согласилась мать. – По-русски ты говоришь порой чудовищные вещи. А французский тебя худо-бедно организует.