Мадам Гали -2. Операция «Посейдон»

– Красивыми не были, но молодыми были, – так говорила Софья Григорьевна, по взглядам которой Галя только и могла судить с достоверностью, что действительно на редкость красива. Но она считала: красота должна быть вызывающей, возбуждающей желания мужчин, завораживающей гипнотической силой греческих богинь.

Ее интриговали мужские взгляды, раздевающие и оценивающие. Она ждала эти взгляды, даже сама искала в толпе прохожих. Старшина? Но он смотрел на нее, как на подростка, иногда как старший брат.

Да, мужчины на нее поглядывали порой. Да ей-то что? Ведь она – не женщина еще, она еще только готовится ею стать.

Как-то дочь осмелилась, начав разговор издалека, расспросить мать… О любви, о страсти. Она только что прочла «Кармен» Мериме, конечно же, в оригинале и несколько по-детски примеряла этот очаровательный образ к себе. Галя хотела понять: любила ли Софья Григорьевна отца и по любви ли родилась она? Она была уверена, что ответ будет положительным.

– Ну, знаешь, дочь, – быстро ответила немного смущенная мать, – конечно, я любила твоего отца. А как же его было не любить-то? Каким он был? Ты видела фото. Элегантный, сильный, правда, несколько плутоватый, последнее почему-то с возрастом возобладало.

– И все-таки, мама…

– Я понимаю тебя, – произнесла Софья Григорьевна после короткой заминки. – Я любила его, а твой папа всего лишь пылал ко мне страстью. Боюсь, что он испытывал страсть не только ко мне.

– Так ты подозревала его в других… связях?

– Да что ты, – отмахнулась мать, – я знала про его увлечения. Но время-то какое было, ты просто представить себе не можешь. Мы все жили в ожидании «черного воронка», это такие машины, которые увозили людей ночью навсегда. Мы были, доченька, немного ненормальными, потому что верили в великого Сталина, в светлое счастливое будущее и ради этого были готовы идти на любые лишения. Что касается твоего папы, то он очень любил Толстого, Достоевского, а они оба были азартными игроками. И очень скоро карты стали его единственной страстью.

– А ты откуда знаешь? Он тебе сам говорил?

– Нет, это у него было на лбу написано. А лоб у него был такой же, как у тебя. Но не сомневаюсь, что ты скоро встретишь замечательного молодого человека. К тому же из богатой семьи.

– И он испортит мне жизнь.

– Фу, – ответила Софья Григорьевна, – разве что ты испортишь ему эту жизнь и будущую заодно.

– Ты думаешь?

– Уверена, – ответила мать, грузно садясь в кресло. – В том, что встретишь. А все прочее будет зависеть только от тебя, верь в это.

Мать как в воду глядела. Примерно через неделю Варвара пригласила ее на вечер в знаменитую сто десятую школу, которую заканчивала сама. Подруга и раньше кое-что рассказывала об этом заведении, где вместе с ней учились отпрыски больших партийных бонз – приемная дочь Никиты Сергеевича Хрущева, дети маршалов – Буденного, Захарова, Ротмистрова, один из птенцов михалковского гнезда и множество других счастливчиков.

Список Варвары, как Галя насмешливо называла этот перечень знаменитых фамилий, не слишком волновал Галю, но то, что в этой школе преподавали едва ли не лучшие педагоги Москвы, это вызывало зависть и уважение к незнакомым сверстникам.

– А что я там делать-то буду? – изумилась Галя. – Ты там своя, а я кто? Это же какой-то заповедник.

– Послушай, – перебила Варвара, – ты будешь украшением вечера. А то, что эти школьники мнят о себе – дело третье. Рассказала бы я тебе про одного такого сыночка, ха-ха… Да он передо мной знаешь как извивался перед тем, как залезть в трусики… да как червь презренный… А толку от него – никакого.

– Я же говорю, – упорствовала Галя, – ты своя там.

– Пустое, – отмахнулась та, – времена меняются. И вовсе не факт, что каждому из этих пижонов уготовлено место наверху.

– Но посредине-то уж точно, – горько усмехнулась Галя, вспомнив убогую комнату на Арбате, которая представлялась когда-то в детстве по меньшей мере хоромами.

И тут же у нее возникло ощущение, что Варвара собирается как-то использовать ее в своих целях. Вечер, на который позвала подруга, был своеобразной репетицией грандиозного выпускного. Вскоре после этого разговора с подругой, Галя поняла, что готовится к этому вечеру особенно тщательно, как будто заранее интуитивно чувствуя, что от него будет многое зависеть в ее будущем.

Утром она встала раньше всех и, закрывшись в ванной комнате, долго терла намыленной мочалкой угловатые плечи и плоский живот, как-то по-детски разговаривая с собственным телом. Потом насухо вытерлась новым полотенцем и тут же чуть не расплакалась, представив, что вскоре «всю эту красоту», как Галя подумала о себе, придется облечь в довольно-таки скромный ситец, хотя и превращенный хорошим портным в миленькое платьице.

«Он ничего не заметит, он будет смотреть не на тряпки, а на меня», – решила она, представляя в своем воображении молодого «царевича», с которым будет общаться на вечере.