Мадам Гали -2. Операция «Посейдон»

Храпов притормозил у пересечения улицы Горького с площадью, и вскоре они, праздно и весело болтая на гастрономические темы, направились в кафе «Националь», культовое место Москвы времен «оттепели».

Как и во многих других злачных местах столицы, Храпова здесь прекрасно знали. Швейцар чуть ли не под козырек взял, издали увидев его с новой спутницей.

— С дороги, шестерки, туз идет, — улыбнулся он, мгновенно оценив достоинства новой пассии.

Гали была немного уязвлена, почувствовав себя на секунду очередной роскошной декорацией или рекламным щитом, который Храпов сварганил на ходу, не прилагая особых усилий.

— Начнем обряд инициации, — улыбнулся Храпов, открывая бутылку шампанского.

— Чего-чего?

— Посвящения…

— Во что, интересно знать…

— Да кто его знает… там видно будет. Я пью за тебя, а ты за все, что хочешь.

— За тебя, Виктор, — с пафосом произнесла Гали, — похоже, что это второй твой дом…

— Вроде того, третий — четвертый, — ответил Храпов. — Только не думай, что я от этого в восторге.

— Да что мне до них, — усмехнулась Гали, имея в виду красивых молодых людей, которых в кафе было полно. Это был молодняк, детки партийной номенклатуры. Она с брезгливостью подумала, что все еще идет той же самой дорогой, которая началась на вечере в 110-й элитной школе, когда она познакомилась с генеральским сыном. Но, похоже, что другой дороги нет и в помине. Внезапно ей стало предельно ясно, почему так скучно талантливому Храпову. Да он же вертится, как белка в колесе, без всякой надежды вырваться из этого круга.

— Слушай, Виктор, — неожиданно для себя спросила она, — а ты вообще не был за границей?

— Нет, — пожал он плечами, — даже в Улан-Баторе не был. Да на хрен он мне нужен. А без Монголии, голуба моя, Франции не видать, как своих ушей.

— Да нет же, почему?

— Я не член КПСС, милая, — усмехнулся Храпов. — Да и не сочувствую, говоря по правде. На мои партвзносы они могли бы построить еще пару-тройку психушек для инакомыслящих.

— Не надо так громко, — взмолилась Гали.

— А! — отмахнулся Храпов. — Эту хохму еще год назад высоко оценили на Лубянке. А для пользы дела они же пустили слушок, что я с ними… хм… связан…

— Там работают очень остроумные люди? — удивилась Гали.

— Конечно, — ответил Храпов, — но только их великолепное остроумие неизвестно никому.

— А кто настучал на тебя?

— Сейчас увидишь, — подмигнул он. — Шучу… Познакомишься с героем «Римских каникул».

Двое молодых людей довольно-таки бесцеремонно, как показалось Гали, уселись на свободные стулья за их столиком.

— Привет, — сказал один, обращаясь к Храпову.

— Добрый день, мисс, — поздоровался с Гали второй, одновременно поклонившись Храпову, а первый повторил это движение в сторону Гали.

Эта мизансцена была разыграна безупречно.

— Салют, конкуренты, — приветствовал их Храпов, привычно обрадовавшись.

— Два мушкетера, — обратился он к Гале. — Имена подбери сама.

Все трое тут же рассмеялись, точно вспомнив что-то приятное, но известное только им.

— Гали Бережковская, — представил ее Виктор, — дитя арбатских дворов, осторожно, ей покровительствует Диана Римская.

Красавец, действительно, похожий на Грегори Пека, поднял вверх большой палец, после чего представился:

— Феликс Воробьев.

— Юрий Пайчадзе, — отрекомендовал второго Храпов, — Мы знакомы, почитай, с детства. И все еще терпим друг друга.

— Игорек, — позвал Храпов официанта, — еще пару шампанского.

— Я пью «Столичную» сегодня, под настроение, — признался Феликс.

Феликс показался ей на редкость милым и смышленым. Она догадалась, что он сразу же стал играть — для нее. Это было приятно.

— Налетают мрачные мысли, Виктор, — говорил он через несколько минут, опрокинув одну за другой пару рюмок. — В этой кафешке любил выпивать Юрий Олеша. И вот какой сон он рассказал однажды. Просыпается он на чердаке, паутина, летучие мыши, тоска… И тут приходит смерть. Посмотрела на него и спрашивает: «Ты кто такой?». Он, соответственно, представился. «А что умеешь?» «Я все умею называть другими словами». Во как. «Ну, назови меня…»

Храпов усмехнулся.

— Ну и что? Другие называли.

— Кто? — удивился Феликс.

— Баратынский, например. «Смерть дщерью тьмы не назову я» и так далее…

— Хм, — задумался Феликс, — старик, спиши слова, а то я точно свихнусь…

Пайчадзе и Воробьев, как видно, забрели сюда только похмелиться и вскоре откланялись.

Феликс на прощание посмотрел на Гали как-то особенно и пригласил Храпова вместе с ней в гости к себе на дачу.

В бурном вихре новой московской жизни Гали пришла в себя не сразу. Как она объяснит свое долгое отсутствие матери? Врать не хотелось. Но, к счастью, и не пришлось. Все устроилось весьма странным образом.

Как только она появилась в «моссельпромовском доме», Софья Григорьевна, ни о чем не спрашивая, с порога заявила:

— Боже, какая ты жестокая, дочь!

— А в чем дело? — изумилась Гали, понимая, что она виновата перед матерью.

— Нельзя же так обращаться с женихом, милочка, — продолжала Софья Григорьевна. — Он же без тебя и дня прожить не может. Есть хочешь?

— Нет, — пожала плечами Гали, — Макс, что ли, нарисовался?