Мадам Казанова

— Вместе с остальными мои родители укрылись в гранитных пещерах в горах Раунд-Хиллс. Паоли удалось сесть на британский корабль в Порто-Веккьо, и, таким образом, он добрался до Лондона. А его сторонникам некуда было деваться — им оставалось либо заключить мир с Францией, либо приготовиться к возможному лишению свободы, страданиям, голоду. Потерпевшие поражение всегда оказываются виноватыми — в основном, именно по этой самой причине, которая определяет и все остальное в их судьбе. Каким-то образом моему отцу удалось ужиться с французами, благодаря чему моя мать родила меня здесь, в Аяччо, а не в какой-нибудь пещере в горах Раунд-Хиллс.

Наполеон вскочил на ноги и принялся ходить взад-вперед по комнате; его узкое лицо стало пунцовым.

— Но теперь все будет по-иному. Великая французская революция вернула Паоли из ссылки, а Национальное собрание Франции пригласило его в Париж. Корсика стала сегодня составной частью Франции, а Паоли является президентом нашей Ассамблеи. Ему нужны теперь способные люди. Наступило наконец наше время. И естественно, что я собираюсь служить Корсике, как и Джозеф. Я хочу быть в Национальной гвардии, а Джозеф — в местном правительстве.

Однако его энтузиазм оказался непродолжительным. Карло был прав — генерал Паоли сохранил довольно прохладное отношение к Бонапартам. Вот почему Наполеон сменил тон и принялся возмущаться:

— Генерал принимает нас за каких-то амбициозных революционеров-авантюристов, ставящих свои интересы выше интересов Корсики. По его мнению, в нас слишком много французского. А во Франции нас, наоборот, считали корсиканцами. Разве смогу я когда-нибудь чего-нибудь добиться, если мне отказывают даже в такой малости!

Я была возмущена допущенной генералом Паоли несправедливостью. Как же он может не замечать всех имеющихся у Наполеона достоинств? Я сказала в утешение:

— Ничего, вы еще свершите великие дела — если не здесь, то во Франции.

— Феличина, да как вы не поймете, — закричал он, — что у меня нет ни денег, ни положения, ни связей! Вот здесь у меня могут быть самые великолепные идеи, — он хлопнул ладонью по лбу, — но они ничего не стоят, если никто не желает услышать их!

— Вас услышат люди, — продолжала я утешать его. — Вы достигнете своей цели. Людям еще понадобятся ваш ум, ваш талант, ваш… — Я чуть поколебалась, а потом добавила: —…ваш гений.

Внезапно Наполеон улыбнулся.

— Так, значит, вы верите, что меня не сметут с пути и что я смогу каким-то образом пробиться наверх? Вы так безгранично верите в меня?

На его губах появилась знакомая мягкая улыбка, перед которой я не могла устоять. Я была уже без памяти влюблена в него.

Паолина первой обратила на это внимание. Она зашла как-то в мою комнату, села на кровать и сказала:

— Ты влюбилась в Наполеона. А это неправильно, ведь ты чужая невеста.

Я подскочила на месте.

— Какая чушь! Я хорошо к нему отношусь — вот и все, он ведь мой кузен.

Но Паолина покачала головой и понимающе усмехнулась.

— Не-ет, я все знаю и все вижу. — Она вздохнула. — Надеюсь только, что мама ничего не заметит, а то она немедленно отправит тебя обратно в Корте.

Мои руки похолодели. Уехать прочь от Наполеона, не видеть его и не иметь возможности разговаривать с ним…

Паолина наслаждалась моим замешательством.

— Вот если б ты подарила мне свой красный платок, — промурлыкала она, — я бы ничего никому не рассказала и помогла бы тебе.

— В чем бы ты мне помогла?! — вскричала я, потеряв терпение. — Что ты можешь рассказать? Тут нечего рассказывать.

— Нечего, — подтвердила Паолина, — пока нечего. — Она немного помолчала. — Так ты подаришь мне платок?

Я с удовольствием ударила бы ее сейчас, но вместо этого протянула свой красный платок.

Паолина накинула его на плечи и с довольным видом подошла к зеркалу.

— Красный — это цвет любви, — хихикнула она и вышла из комнаты так быстро, что даже ускользнула от брошенной вслед туфли.

Я подумала, что мне следует быть более осторожной. Если Паолина смогла понять, что со мной происходит, то как же быстро во всем разберутся взрослые? А сам Наполеон? Каждый раз, когда он рассказывал мне о политике, карьере и своих грандиозных планах, я воображала, что его глаза говорят мне что-то совсем иное. А может быть, он предпочитал видеть во мне всего лишь аудиторию — внимательного слушателя? Или он скрывал свое отношение ко мне из-за того, что я обручена с его — и моим — кузеном Карло? Надо будет как-то дать ему понять, что я вовсе не люблю Карло. Какие бы чувства я ни испытывала к Карло, это вовсе не любовь. Регулярно, раз в месяц, я получала от своего жениха письма, которые были столь же благородными, искренними и холодными, как и он сам. Карло, без сомнения, оставался верным мне. А я — неверная невеста — размышляла между тем о том, нет ли у Наполеона какой-нибудь возлюбленной во Франции. Ведь он не ответил тогда на мой вопрос, однако его взгляды помогли предположить именно тот ответ, который меня больше устраивал.