Мадам Казанова

Я ожидала, что Наполеон будет удовлетворен своей победой на выборах и станет более мягким и спокойным, но я ошибалась. Он сделался еще более властным и эгоистичным, чем раньше. Малейшее замечание могло теперь рассердить его, а от любых возражений он попросту приходил в бешенство. С ним уже нельзя было обсуждать никакие проблемы, поскольку в расчет принималось лишь одно-единственное мнение — его собственное!

Он принял на себя командование батальоном и с утра до вечера занимался муштровкой своих солдат. Дом по-прежнему был наводнен его сторонниками, среди них попадались и такие сомнительные личности из порта, с которыми лучше вообще не встречаться темной ночью. Сбережения и запасы тети Летиции таяли, и обстановка в семье становилась все более напряженной. Я наблюдала, прислушивалась, и до меня постоянно долетали обрывки высказываний сторонников Наполеона и его самого:

— …правительственный наемник… тираны… не подчинившиеся моим требованиям должны быть уничтожены…

Что-то уже происходило, что-то готовилось — и это не сулило ничего хорошего.

Мои предчувствия оправдались. На Пасху Наполеон поднял мятеж, обратился за поддержкой к народу и отправился во главе своего батальона и в сопровождении сторонников штурмовать местную крепость, где находился французский гарнизон. Волнение охватило весь город, на улицах было шумно, распространялись всевозможные слухи. Я очень волновалась за Наполеона.

Французы упорно обороняли крепость. Даже на большом расстоянии отчетливо слышались хлопки ружейных выстрелов. Я не могла понять Наполеона — он что, потерял рассудок? Ведь он, французский офицер, атакует французских солдат. И новоявленный стратег надеется одержать решительную победу с горсткой ненадежных солдат и этой неорганизованной толпой?! Генерал Паоли не отдавал приказа о штурме крепости, на его помощь не приходилось рассчитывать. Вся затея — чистое безумие, и исходило оно от Наполеона. Даже если он останется жив, его отдадут под суд, им займется военный трибунал — французский или корсиканский — и предъявит обвинение в заговоре, вооруженном мятеже против законных властей, использовании силы, нарушении воинского устава. По любому из этих обвинений он может быть немедленно приговорен к расстрелу. Чем больше я думала об этом, тем больше впадала в отчаяние. Наполеон погубил и свое, и мое будущее. Он вовлек себя в ситуацию, из которой не было выхода.

В тот же вечер мятеж провалился. Французский гарнизон успешно отразил все атаки, и в конце концов атакующие во главе с Наполеоном обратились в бегство, оставив у стен крепости с десяток раненых. Когда наступили сумерки, я осторожно спустилась вниз и стала ждать у входной двери. И вот я увидела Наполеона: лицо бледное, глаза лишились обычного блеска, по обе стороны рта залегли глубокие складки — свидетельство пережитого отчаяния и разочарования. Он прошел мимо, даже не заметив меня. «Слава Богу, остался жив», — подумала я. Но надолго ли?

Нет худа без добра. Наполеон не был немедленно арестован, приговорен военным трибуналом к смерти и расстрелян исключительно благодаря беспорядку, царившему тогда во Франции и на Корсике. Дело в том, что Франция объявила войну всем монархам Европы, а когда происходят такие крупные события, мелкие остаются в тени. В Военное министерство в Париже было направлено официальное сообщение о вооруженном мятеже в Аяччо, однако французская столица находилась в состоянии лихорадочного возбуждения и крайней дезорганизации. Военному министру приходилось решать множество более важных проблем, чем наказание непокорного нарушителя спокойствия. А поскольку со стороны Парижа не было никакой реакции, на Корсике тоже пока ничего не происходило. Прежние друзья и сторонники Наполеона, разочарованные неудачей, бесследно исчезли, и он вдруг обнаружил, что вокруг не осталось никого, кроме врагов и соперников. Все они тут же принялись сурово критиковать его политические шаги и выражать сомнение в его способностях военачальника. Осуждаемый, презираемый, он оказался в печальном одиночестве. Зато теперь у него снова нашлось для меня время и он опять с благодарностью принимал любой знак дружеского расположения к нему.

Постигшее Наполеона несчастье открывало передо мной возможность доказать свою сердечную привязанность к нему. Если я сумею убедить его, что моя вера в него неизменна и что я остаюсь на его стороне и в хорошие, и в плохие времена, не заставит ли это Наполеона полюбить меня? Ведь любовь начинается с восхищения — он сам так говорил.

Наступила весна. Деревья и кусты стояли, окутанные желто-зеленой дымкой, повсюду распускались почки, а в высоком и чистом небе светило солнце, с каждым днем все сильнее и сильнее пригревая землю. Держа в руке туфли, я бежала босиком по сухой, растрескавшейся почве и чувствовала, как первые травинки щекочут ступни. Я торопилась в рощу. Недавно, выглянув в окно, я увидела, что именно туда направляется Наполеон. Он шел, опустив голову и заложив руки за спину, весь вид его говорил о состоянии глубокого уныния и покинутости. И при этом он был один.