Мадам Хаят

Почему ты еще здесь? Да, я слежу за тобой, время от времени захожу посмотреть, не уехал ли ты. Я уезжаю завтра. Вглубь страны. Вернусь не скоро. Может, и вовсе не вернусь.

Да, я горюю. И много. Ты хотел, чтобы я грустила. Вот я и грущу. Я забыла, что это значит. Теперь вспомнила. Быть грустным — значит забыть тот факт, что Земля — кусок скалы, дрожащий каждые двадцать тысяч лет.

Когда ты счастлив, ты тоже забываешь об этом факте. Как странно, счастье и несчастье похожи друг на друга, ради того и другого надо забыть правду. Я пережила и то, и другое.

Убирайся отсюда. Забери Сылу. Мне будет приятно знать, что вы в безопасности и здоровы. Я беспокоюсь за тебя. Ты напомнил мне о страхе.

Что бы ты ни делал, кого бы ты ни любил, от меня тебе останется один момент, верно? Не забудь выбрать момент и спрятать его где-то внутри. Я все еще хочу этого.

Мой красивый, добрый Антоний…

Как Поэт, мадам Хаят выскользнула из моих рук, я не смог ее удержать. Она скользнула в пустоту и никогда больше не вернется, и я уже никогда не буду прежним.

Я узнал, что она любит меня, когда понял, что больше никогда ее не увижу. Радость, чувство победы, которые я испытал, узнав о ее любви из тайного письма, такое странное для той минуты счастье умножили мою боль, поражение и горе.

Если бы я произнес те слова, которые не смог сказать ей, все мое будущее было бы иным, нежели сегодня. Эти неизреченные, незаконченные предложения ударились о жизнь и изменили ее течение.

Если бы я сказал ей, все было бы иначе.

Но я не смог.

XIV

Лето закончилось, уступив место прозрачной прохладе осени. Прошло три месяца с тех пор, как Сыла уехала. Я не смог поехать, отказался в последний момент. Решил, что должен искать счастье там, где потерял. Наверное, я чувствовал, что, засунув все прожитое в чемодан и швырнув его в прошлое, я что-то отнимаю у своего будущего, чего-то лишаюсь навсегда и это нанесет мне непоправимый вред. Я понял, что не выдержу этой потери и не смогу жить полноценной жизнью.

Время идет. Я проживаю то, что остается от времени, — мою собственную историю, которую я ношу внутри. В этой истории накопилось много всего, о существовании чего я еще год назад и не догадывался. У всего собранного в этой короткой истории есть цена, и я плачу эту цену.

Мне трудно было сказать Сыле, что я не поеду с ней, я откладывал почти до самого конца, тысячу раз мысленно говорил с ней, но… В действительности же разговор получился очень неожиданным, шокирующим, обидным, какого я даже не предполагал.

Я сообщил ей резко и внезапно, что не поеду в Канаду, что верну свой билет. Наверное, она сначала не поняла, о чем я говорю, потом уставилась перед собой. Я увидел, как она сцепила руки и как побелели костяшки ее пальцев.

— Это из-за той женщины? — произнесла она.

Помню, я вцепился в край стола, словно вот-вот упаду, и подумал, что во всех женщинах живет ведьма, они знали то, чего не видели, разгадывали тайны и держали их при себе.

— Какая женщина? — сказал я.

— Сам знаешь, твоя старушка.

Потом она сказала нечто неожиданное:

— Думаешь, она не сможет жить без тебя?

В том, как она это сказала, проступила израненная сторона, которую, я думал, никогда не увижу. Я верил, что красота защищает женщину и делает ее неуязвимой. Но Сылу зацепило за живое. Я никогда не думал, что в моей власти причинить боль такой прекрасной женщине, как она, и чувствовал странный, невыразимый стыд, будто я тайно украл что-то, замаскировавшись под кого-то, кем я не являюсь.

На мгновение мне захотелось быть с ней честным, все рассказать, но я вспомнил, что «честность не всегда справедлива, нужно подумать, когда следует быть честным»; что честность может ранить ее больнее и что я должен дать ей возможность укрыться во лжи.

— При чем тут она, я с ней даже не вижусь…

Хоть что-то из того, что я сказал, было правдой.