Мадам Любовь

Фриц у него бутылку отнял, мне протягивает. Тот, другой, с фляжки стаканчик свинтил, подает, шаркнув ножкой, как кавалер:

- Биттэ, майн пуппе... Руссише баба, карашо! Тринкен, тринкен.

Я хлебнула первача этого - в глазах потемнело. А им забава. Запели песню какую-то и мне приказывают:

- Пой вместе!

Где тут петь, когда в груди все огнем горит. Дядька Иван кричит:

- Пой! Тудыт-растудыт!

Я слезы вытерла, запела тихонько. А он опять.

- Громче давай!

Немец на гармошке наигрывает, ждет... Думаю: "Ладно, податься нам некуда. Слушайте нашу, комсомольскую..." И во все горло:

- Сергей поп! Сергей поп!..

Ей-богу... Они ж смысла не понимают, а похоже, что-то церковное. На гармошке быстро мотив поймал, все подтягивают, веселятся. Не знаю, чем бы кончился наш концерт самодеятельности, если бы дядька Иван не догадался.

- Паночки, - говорит, - я вам таких певиц привезу, краше этой.

- Добже! - согласился длинный фриц и заставил Ивана выпить с ним: дескать, будем друзьями.

Иван объясняет:

- Каждому по бабе, - показывает пятерню, - и еще шнапс. Вы зицен, зицен, почекайте, а мы зараз... - Сунул им в руки бутылку, яички.

Немцы согласны. Дядька Иван вскочил на сани, встал во весь рост и хлестнул вожжами кобыленку. Она с места в карьер.

Вижу, немцы на самокаты повскакали, крутят за нами. Иван им шапкой махнул.

- Не догонишь, трасца вам в бок! Кишка тонка! Гутен морген!

Уж как мы в эти Дубки влетели, не помню. Сани на ухабах взлетают, задок по воздуху носит... Что от нашей рации останется? Я лукошко на руки подхватила, как дитя дорогое. Только за старой мельницей, въехав в лес, натянул Иван вожжи. Кобыленка вся в пене, у меня в глазах разноцветные круги плывут, а Иван по-прежнему ноги под себя подогнул, сидит. Снова тот же печально-тихий, белорусский мужичок, цигарку скрутил, шапкой дым разгоняет и виновато так говорит:

- Пробачте, што я вас матюком шуганул... спужался малость.

Я смотрю ему в спину и не могу понять: откуда же тут два Ивана? Один вправо отваливается, другой - влево. Который же из них настоящий? Тот, что "спужался малость", или тот, который фрицев вокруг пальца обвел?.. Мне становится как-то весело оттого, что не могу догадаться, и тепло-тепло...

В отряд меня привели совсем сонную, как маку наелась...

VII

- Садитесь полдневать. - Командир подвинулся к углу стола, освобождая место на широкой отполированной временем лавке. - Достань, Степа, ложку.

Степа шагнул к шкафчику с посудой, но Игнат остановил его:

- Спасибо за приглашение, можно сказать, только с этим управился.

Он повесил на деревянный колок у двери шапку, расстегнул полушубок и, присев в сторонке, достал кисет.

В хате пахло теплым хлебом и капустой. Командир с сыном дружно черпали щи из большой глиняной миски. Игнат догадывался, зачем его вызвали, но заговаривать о деле не торопился. Пусть старик спокойно пообедает. Последнее время это не часто ему удавалось.

- Дело, браток, - весело сказал командир, вытирая ладонью короткие белые усы. - На нашей улице праздник!

- Знаю, рацию получили, - улыбнулся Игнат, разгоняя рукой серое облако махорочного дыма. - А где ж зараз эта... Как ее?

- Рация?

- Не... та, что доставила. Молодец баба! Смотри, как проскочила навеселе. Отсыпается небось?

- Да, смелая женщина, - согласился Михаил Васильевич, - только не баба, а товарищ Люба и не отсыпается, а проводит беседу... Годовщина смерти Александра Сергеевича.

- Ну да? Это которого?

- Пушкина. А ты и не знал?

- Ну, как же... - смутившись, словно школьник, ответил Игнат. - Да ведь смертей у нас зараз много...

Михаил Васильевич строго посмотрел на него.

- Зараз?.. Тому сто пять лет, а зараз другое...

Отвернувшись, поднял глаза к потолку, словно прислушиваясь, словно пытаясь услышать, как в соседней хате, где помещалась новенькая школа, в кругу затихших партизан, связная Люба Семенова читает пушкинские строки...

Товарищ Люба:

Нет, не я читала стихи. Эта затея мне казалась ненужной. Честно говоря, я даже забыла, что тогда был день смерти Пушкина. Да и кому тогда было до стихов?

Но командир думал иначе.

- Вы, - говорит, - если не ошибаюсь, литературу преподаете? - Так и сказал: "преподаете", словно я к нему из роно прибыла. - Хорошо бы, говорит, - с бойцами о Пушкине побеседовать. Особенно с молодыми...

Интересный он был человек, этот командир. Преподавал физику и увлекался поэзией. Похоже, и сам втихую стишки пописывал. Любопытный пример для сегодняшней молодежи... Ученики выделяли его среди других преподавателей. Тянулись к нему. Когда Михаил Васильевич решил в лес уйти, за ним пошел девятый класс.

Организовали отряд "Буревестник". Никто и не догадывался, что под таким гордым именем действует школьная команда, не больше. Однако скоро "Буревестник" оказался на хорошем счету в нашем центре. Командира хвалили. Говорили о нем: "Вот, дескать, как обстановка человека меняет. Раньше директором школы боялся идти, а теперь хоть дивизию подавай".