Мадам Любовь

В овраге или под мостиком, а скорей всего, за густым колючим кустарником притаятся стрелки-франтиреры. Подойти им не трудно. У нас в Белоруссии немцы вырубали все вокруг лагерей и своих гарнизонов, – боялись партизан. Здесь же не тронули ни лес, ни кустарник.

По утрам с низин поднимался туман. Такой плотный, что мы даже на крутых поворотах не видели хвост нашего длинного поезда. Хорошо бы такая погода удержалась до «дня Барбары».

Мысленно я проверяла – все ли у нас подготовлено? Когда в поселке во время танцев заиграют «Вальс Клико», в бараке надо будет успеть, не поднимая шума, ликвидировать блоковых и дежурных капо… Мы припасли два больших ножа. Маша стащила их на кухне. У Нади была припрятана пика отбойного молотка, мне обещали дать револьвер… Неизвестно, кто им сможет воспользоваться? Я-то ведь должна буду петь на празднике.

Мы, конечно, не верили, что всем желающим разрешат пойти в шахтерский поселок, даже под охраной. Об этом нечего было и думать. Пустят только участников концерта, за которых поручились вольнонаемные. Пока из женщин намечались я и Маша-черная. Еще Ахмед-алжирец и двое украинцев из мужского блока, мне не знакомые.

Как готовился праздник в поселке, мы тоже толком не знали. Об этом Франсуа может рассказать, – он там помогал.

Франсуа:

Готовились не совсем так, как обычно к этому дню. Раньше, еще до войны, каждый поселок старался блеснуть искусством танцев и пения, придумать больше остроумных шуток, собрать лучших девушек. Каждый отстаивал честь своей шахты.

Делегации на велосипедах, украшенных лентами, ездили смотреть праздники в соседних поселках. Потом целый месяц посмеивались над неудачниками… Было хорошее веселое время.

Теперь все напоминало пародию. Словно вдруг состарившиеся люди не хотели расстаться со своей шаловливой юностью.

Центр веселья намечался, как обычно, возле церкви. Зрители могли расположиться на каменных ступенях лестницы и цоколе ограды. Внизу хорошее место для состязания бегунов в мешках. Немного покатое и скользкое, – тем лучше. Когда храбрецы влезут в мешки и по сигналу начнут скакать наперегонки, кто-нибудь обязательно покатится с бугра вверх тормашками. Тут все останутся довольны. Рядом на поляне футбол на велосипедах. Не очень-то разгонишься, зато всем видно.

Для танцев на приз, почти у самого моего дома, – я жил возле церкви, – сколотили эстраду с аркой, украшенную зеленой гирляндой. На фронтоне я нарисовал смешную корону…

Если говорить правду, помогал я, не веря, что праздник удастся. Уж очень тоскливое было время. Но мой разговор с мадам… И потом, мне захотелось войти в эту компанию. Ненадолго… А вернуться к самому себе никогда не поздно. Выход, не требующий головоломки. Еще меня прельщала новинка. Выступление пленницы… Тут я решил постараться.

Надо было подумать о платье. Правда, выйти в костюме каторжанки оригинально. Но товарищи не согласились со мной, а жаль… Представляете, выходит женщина в полосатой куртке и брюках, на ногах тяжелые сабо… В ней видят несчастную жертву, женщину, лишенную всех прав своего пола, а она… поет о любви. Мадам лямур поет о любви… Charmant![13]

Все убеждаются, как она хороша. Сквозь униформу пленницы пробивается ее очарование. И заметьте, она знала свою скрытую силу, рассчитывала на нее, когда согласилась петь. Иначе кто бы рискнул? Она собиралась обрушить эту силу на нас…

Люба:

Боже мой! Франсуа, о чем вы говорите? Мне и в голову не приходило… Я готовилась совсем к другому. Буду я петь или нет, уже не имело значения. Больше того, я подумывала, как избавиться от выступления, потому что вдруг поняла: мне нужно остаться в бараке. Я боялась, как бы в последний момент наши женщины не растерялись… Я мечтала не о платье – о револьвере… А он – о платье, о какой-то силе…

Франсуа:

Нет, мадам, позвольте мне… Здесь интересны подробности. Не думайте, что так легко было достать приличное платье, туфли, да еще сговориться с аккомпаниатором. Неужели вы не помните, как я проводил заочные репетиции? Вы напевали мне мотив, а я перепевал гитаристу. Очень способный парень, он сразу схватывал… Куда как проще обстояло дело с парикмахером. В мужском блоке их оказалось четыре. Причем двое дамских. Отбывали наказание за подделку духов.

Voila! Я выбрал самого знаменитого. Парижанки называли его «Mon petit» – «Малыш». Этакий парижский воробей, но дело свое знал. В женском бараке был свой «дамский мастер», да разве кто мог сравниться с Малышом?

Нашелся и театральный костюмер. В этом лагере, если хорошенько копнуть, можно было составить неплохую компанию для любого спектакля.

Итак, все обещало несомненный успех. Я ждал его в прекрасном расположении духа, и если бы не этот длинноногий кретин Шарль-Поль…

Люба:

Ну, при чем тут бедняга Шарль? Разве в нем дело? Мне кажется, Франсуа, теперь-то о нем можно сказать доброе слово… Вот уже действительно – скачи хоть в рай, а должок отдай.

Франсуа:

Безусловно… «De mortuis aut bene aut nihil».[14] Но я хочу рассказать, чего он стоил нам, пока жил. Когда был полицейским. Два слова, иначе не понять, с кем мы имели дело.