Мадам Осень

— Какие-то кислые бабы у твоего Волчары, — говорил Юрий, который книги отца не читал… так, просматривал иногда от нечего делать, чтобы поиздеваться. — Драйва нет… да я бы на его месте менял их каждый день! Нехилый лоб, с пушкой, дерется будь здоров, кулаки — во! — а от его баб с души воротит. Зануды, ни рыба ни мясо… это даже хорошо, что их то пристрелят, то взорвут… даже приятно.

У Юрия были совершенно другие подруги, такие же нахальные, глупые и безбашенные, как он сам, и книг Сунгура они тоже не читали. Молодое поколение сегодня книг не читает — некогда: Интернет, переписка, селфи, секс… просто удивительно, что технологическая революция произошла буквально за несколько лет, буквально на глазах и стала окончательным водоразделом между отцами и детьми. Техногенная революция-катастрофа, называет ее Сунгур. Он еще любит повторять, что его поколение было последним читающим поколением. Книги его читают, свой круг читателей-почитателей у него есть — Сунгур иногда заглядывает на литературные форумы посмотреть, что про него написали. Он относит себя к писателям крутого детективного жанра, но без сцен излишнего насилия и кровожадности, в его книгах присутствуют рассуждения о жизни и смыслах, непонятости и горечи одиночества. Читательницам, как правило, нравится: Одинокий Волк — настоящий мужчина, таких уже не осталось, последний романтик, защитник, надежа и опора, читаешь, и сердце замирает, так и хочется сказать: да не лезь ты туда, дурачок, там же засада, не верь этой… заложит, а твой дружок давно продал тебя с потрохами, и за тобой уже охотятся. Мужчины же ироничны и недовольны. Мужчины фыркают и острят: и сюжет отстой, они бы замутили намного круче, и описание батальных сцен не в дугу, опять отстой, автор в этом ни уха ни рыла, а любовь… тьфу! Одинокий Волк — хищник, автор же заставляет его жрать траву, а где секс? Где, спрашивается, мощный зубодробительный опасный для жизни секс, от которого темнеет в глазах и звенит в ушах? С шикарными яркими стервами в автомобиле на скорости под триста по извилистой горной дороге… иначе на хрен вообще писать детективы?

Сунгур дает себе слово не заглядывать и не читать, но рука так и тянется к пистолету… в смысле, к читательским откликам, вокс попули вокс деи, так сказать. Обратная связь называется… а как же? И получает дозу… как бы это поточнее? Если поточнее, ушат холодной воды, цветы, благодарности и плевки. И что примечательно, неприятие ранит и не забывается, и добрые слова приятны, но они как плеть, которой не перешибить обуха.

Из семьи писателя одна Лара читает его книги, они даже обсуждают сюжеты, и Лара, бывает, подсказывает идейку-другую. Жена Алена… Алена книги мужа не читает, полагая его писания не творчеством, а хобби; для нее же существует только журналистика — здесь и сейчас! Сорвать завесу, заорать на весь мир «держи вора», взять интервью у первого лица в городе и спросить… просто вмазать: на какие шиши вилла и автомобильный парк. Или у личности из преступного мира, прячущей лицо за маской. Бывало и такое. Она звезда популярного интернет-издания под непритязательным названием «Обълом» — с твердым знаком в центре, который там ни к селу ни к городу с точки зрения Сунгура — как седло на корове. И главное, все сходит с рук. Сунгур только ежится, просматривая ее материалы, испытывая восхищение и, пожалуй, зависть, особенно ясно понимая, что его поезд, пожалуй, ушел, и придуманный и надуманный Одинокий Волк — все, что ему осталось. Понимая скорее как реалист, чем с горечью. И еще понимая, что удержать жену в случае чего ему нечем. Тем более спят они давно в отдельных спальнях, и между ними отношения скорее умеренно приятельские, чем супружеские. Он подтрунивает, она отвечает, вместе принимают гостей в дни рождения и на Новый год, приличия соблюдаются, до драк не доходит. В нем мудрость, в ней полное отсутствие интереса и своя жизнь. И оба делают вид, что так и надо. Делают вид… правила игры такие в их супружеской жизни сегодня.

— Отец, подкинь от щедрот, — говорит сын, и Сунгур вздрагивает. Юрий смотрит, улыбаясь, уже в дверях, уже на ходу. — У Мухи день рождения.

Муха — подруга Юрия, сиюминутная. Сунгур называет ее Муха на лабутенах. Выкрашена, полугола, с надутыми губами, с ногтями-ножницами, как у этого… из фильма, так и щелкают. Абсолютно замечательный сленг — Сунгур пытается запомнить ееотпадныесловечки, потому что такое запросто не выдумаешь, а потом вставить в роман. Глупа и невежественна. Но все это вкупе составляет такой восхитительный букет свежести, юности и наивности — от нее даже пахнет свежескошенной травой, — что пробивает на вздох: эх, где, черт побери, мои восемнадцать, двадцать пять, сорок… и так далее, и даже вышибает умозрительную слезу. Мы были не такие, думает с сожалением Сунгур, и непонятно, о чем сожалеет: то ли о том, что эти раскованнее и свободнее, чем они в свое время, то ли о том, что невежественны и глупы, и кто, спрашивается, будет строить эту жизнь дальше? Кто подставит под нее надежное плечо?