Мадам танцует босая

— Это потому что у меня шляпа настоящего воздухоплавателя, — ответила Ленни и почему-то застеснялась. Что-то новое, незнакомое было в его голосе. Она не успела понять… Он тоже смотрел на нее, как на диво дивное, взглядом вытаскивая из мехового кокона иную Ленни, какую он еще не знал. Что в ней изменилось со вчерашнего дня? Может быть, дело в этой шубе, которая совершенно ей не идет? Не ее стиль. И глаза у нее сегодня какие-то стрекозьи — быстрые, ускользающие. Почему она на него не смотрит? И тонкая шейка так жалобно торчит из мехового воротника. Шарф, конечно, забыт дома. Эйсбар кашлянул и взял обычный иронический тон:

— Послушайте, милая Ленни, давайте-ка вы сегодня будете главной. Движущееся пространство — это же ваша стихия.

У Ленни глаза полезли на лоб.

— Эйсбар, у вас температура? Хотите мою шапку?

— Да нет, в самом деле. У меня плечо болит — вчера отмахал со штативом несколько километров, так сегодня нет ни сил, ни желания управляться с этой камерой. Готов передать ее в ваши надежные пальчики.

Ленни не сводила с него удивленных глаз и вдруг, словно проснувшись, затараторила:

— Отлично, отлично, отлично. Будем снимать с земли или лучше с самолета, который полетит параллельно дирижаблю. Еще можно с воздушного шара…

— Вы его здесь видите? — осведомился Эйсбар.

Теперь его действительно охватило нетерпение. Он вспомнил, что успел утром на кинофабрике выпить со Студенкиным стакан хереса (обсуждали новый проект), и, видно, поэтому стал прямее в желаниях. Или дело в другом?

— Ну хорошо, как же его снять… как же снять… — бормотала Ленни, проносясь под грузным телом дирижабля. — Ага, вот что. Я лягу с камерой на землю — пусть он сначала займет весь кадр и постепенно, медленно-медленно начнет подниматься в воздух. Возникнут его очертания… — не жалея теткиной шубы, Ленни быстро и как-то очень ловко и удобно улеглась на землю, поставила на себя камеру. «Не раздавила бы себя этой камерой», — подумал Эйсбар, молча глядя на Ленни сверху. Летчики ушли что-то проверять по технической части, и они остались вдвоем.

— Потом я сяду с камерой в автомобиль, — продолжала Ленни лежа, — который будет двигаться по летному полю параллельно нашему воздушному тюленю. Тогда я смогу передать его грузное и грустное движение. В общем, нужен автомобиль, — заключила она, вскочила с земли и ринулась к павильону на краю летного поля. Споткнулась около Эйсбара — он протянул руку, не давая ей упасть, она ударилась о его грудь, отшатнулась и побежала дальше.

Он смотрел ей вслед. Странным образом он воспринимал происходящее, как в замедленной съемке. Даже произносимые слова казались растянутыми. Скорей бы уж она сняла. Он хотел положить ладонь на ее тонкую шейку прямо сейчас. Притянуть к себе. Он уже понял, что под теткиным меховым пальто на ней очередной маскарадный костюм — так он трактовал наряды Ленни, — тонкая ткань, а белья на ее мальчишеском теле, понятно, немного. Схватить эльфа, вытянуть его из кокона шубы. Целовать. Вертеть вертихвостку во все стороны. Она отдастся. Он уверен. Его бросило в жар. Фантазия работала на редкость быстро.

И тут в негу, заполонившую поле, в мягкий воздух, оставленный туманом и еще добрее, сговорчивее поддерживающий готовый к путешествию летательный аппарат, ворвались сокрушительные вопли. Эйсбар медленно повернулся в сторону криков.

— Дура! Дура! Дура! — кричала Ленни, молотя кулачками по шубе.

Эйсбар приблизился к ней.

— В чем дело?

— Камера! Я уронила камеру! — захлебывалась Ленни. Слезы лились у нее из глаз. Камера валялась на земле. Эйсбар поднял ее, укрепил на штативе, начал крутить ручку. Камера застонала. Пленка не проворачивалась вхолостую. Ленни рыдала. Интуиция успокаивала ее, подсказывая, что вышел из строя какой-то небольшой винтик. Интуиция успокаивала, но сама Ленни успокоиться не могла. Слезы лились нескончаемым потоком. Эйсбар вытащил носовой платок, схватил Ленни за меховой воротник, приподнял и приставил платок к носу.

— Сморкайтесь!

Ленни высморкалась и потихоньку начала затихать. Подошли летчик и техник.

— Съемка отменяется! — сказал Эйсбар. — В следующий раз.

Летчик и техник пошептались.

— Если барышня хочет, вы можете полететь с нами. У нас сегодня пробный полет — никого, кроме экипажа.

Ленни, утирая слезы, кивнула. Она хочет. Летчик взбежал по шаткой приставной лесенке, щеря белые зубы, протянул Ленни руку. Она тоже улыбнулась и начала ловко подниматься. Эйсбар нахмурился. Машинально сунул в рот папиросу.

— На борту курить не положено, — сказал техник. — Взорваться может. Вы папиросы и спички оставьте, потом заберете, когда сядем.

Эйсбар, не глядя, сунул ему коробку папирос и спички и полез наверх.

А летчик уже показывал Ленни хозяйство.