Мадам, уже падает Листьев (СИ)

Пока не слух, но некий шорох принесли сквозняки останкинских коридоров: «Листьев намерен порушить сложившуюся систему вещания и продажи рекламного времени. Он псих или самоубийца? Если Влад и в самом деле вздумает ввести прозрачные финансовые схемы, за его жизнь не дадут и ломаного гроша».

Влад сознавал это. Он не являлся бессребреником. Более того, был здорово скуповат и скрытен во всем, что касалось его личных доходов. Даже обожаемая, а после нелюбимая гражданская жена Альбина Назимова лишь окольными путями сумела приблизительно выяснить, какими капиталами обладает изначально нелюбимый сожитель. Хотя не такие уж они окольные, если иметь в виду ее нежные отношения с Андреем Разбашем, о которых не знал, но догадывался измотанный до предела Влад.

Скуповат он был, это факт. Своей дочери Валерии, оставшейся с первой женой, выплачивал алименты, исходя из нищенской ставки, которую получал еще до создания программы «Взгляд» и всего того, что приносит на телевидении огромные деньги. Выплачивал ровно до тех пор, пока мать Валерии, оскорбленная астрономическим разрывом между его реальными доходами и алиментами, коих едва хватало на колготки дочери, не отказалась от такой материальной помощи бывшего отца и мужа. Это тоже факт – он стал для Валерии бывшим отцом.

Шорох, как вскоре выяснилось, возник не от сквозняков. Листьев твердо и во всеуслышание повторил: «Все! Рекламная лавочка на Первом закрывается. Хватит!» После чего пригласил в дорогой ресторан ключевых сеятелей разумного, доброго, вечного и, назвав вещи своими именами, предложил им вносить в бюджет телеканала реальные суммы. Не гроши, как это сложилось в практике рекламного «севооборота», а по меньшей мере 170 миллионов долларов за полгода, что позволило бы «Останкино» существовать, не залезая в неподъемные долги.

Рейтинг питается от рейтинга, популярность телезвезд – от популярности, но все, в конечном счете, упирается в деньги, которые есть и которых нет. Прозрачные финансовые схемы позволили бы уже в ближайшем будущем приобретать лучшие зарубежные фильмы, покупать право прямой трансляции спортивных чемпионатов, снимать отечественные сериалы и приглашать на эфир выдающихся эстрадных звезд. Станет для всех ясно, что никто на свете не умеет лучше нас смеяться и любить. Старая песня о главном.

Услышав ее, Бадри Патаркацишвили чуть не подавился кусочком лобстера. Сергей Лисовский с немым ужасом смотрел на Березовского, у которого в уголках губ уже вскипала густая слюна бешенства. Четырнадцать серых рекламных крыс сделались черными. Двое из них вскоре полезут в петлю, когда Листьев демонстративно вернет проплаченные ими копейки за «прайм-тайм» и потребует «чисто конкретных бабок», игнорируя возможности налаженного отката. Еще пятерых, не сумевших вернуть рекламодателям уже истраченные сотни тысяч долларов, удавят обманутые клиенты. Не сами, понятно. Безработных киллеров в Москве ненамного меньше, чем работающих таксистов.

Владу заявили жесткое «нет». И полили толстым-толстым слоем лагерного мата.

– Мадам, уже падает Листьев!.. – прошептал в трубку ликующий Разбаш.

– Заткнись! – ответила Альбина.

Охота на горностая

День спустя у Листьева состоялись две весьма неприятные встречи – вначале с владельцем рекламной компании «Премьер-СВ» Сергеем Лисовским, а затем с Бадри Патаркацишвили, правой рукой Березовского на Первом. Лисовский с порога потребовал сто миллионов долларов отступного.

– Миллион, – сказал Влад, внутренне укоряя себя за то, что унизился до мелочных торгов с вальяжным, холеным и до странности невозмутимым королем шоу-бизнеса. – Миллион баксов – это все, чем я располагаю и на что ты можешь рассчитывать.

– Я объясню ситуацию, и ты поймешь, что происходит. Надеюсь, ты не хочешь войны? Тут вопрос не такой простой…

– Понимаю, все это «военново» и «мочилово» идет от тебя и твоих солнцевских братков. Пустой разговор. Если бы ты был один, я бы еще подумал, сыграть с тобой на этом «Поле чудес» или воздержаться. Но за тобой целая толпа посредников, к которым я отношусь, мягко говоря, без всякого уважения, и потому играть с тобой ни в какие игры не стану.

– Значит, никаких надежд на улучшение климата?

– Ни малейших! – Влад произнес эти слова, стоя у окна, и не обернулся, чтобы не прощаться за руку. – Халява кончилась.

Когда обернулся, Лисовского в кабинете уже не было. Зато возник Бадай – большой, толстый, усатый Бадри Патаркацишвили. Бездна обаяния, причудливый сплав грузинской широты и еврейской скаредной предприимчивости.

– Что, Влад, ОРТ перестало быть коммерческим проектом? – спросил он, душевно улыбаясь. – Как это понимать?

– Общественное телевидение не должно быть коммерческим!

– Может, я чего-то недопонимаю, может, ты что-то перестал понимать, – заговорил Бадри с ощутимым грузинским акцентом. – Телевидение не очень чистый бизнес. Я бы даже сказал, совсем не чистый. Но и ты тут не случайный пассажир.

– Я вообще не считаю телевидение бизнесом.