Мадам В.

Они присели на траву рядом со своим плитами. Она уже не чувствовала озноб. Плиты были реальностью. Грубые и достаточно старые. Это нельзя подделать. Что, в общем-то, было понятно им обоим сразу. Нельзя подделать. Надписи на могильных плитах – это не сторис в Instagram. Это прохладный шершавый камень, по которому бегут муравьи. Это выбитые в камне имена и даты. Пыль внутри срезов и крошечные сколы потемневших каменных букв говорят об их реальности не меньше, чем высокая трава у оснований плит. И муравей. Муравей, который пробежит здесь и завтра и послезавтра. Маленький долгожитель.

– Почему они вместе? Кто решил, что нужно поставить их вместе? Положить нас вместе? – она удивлённо смотрела на него. А он в её глазах видел своё отражение. Он понимал, что ничего уже не успеет. Ничего не успеет сделать, написать, сказать. Не успеет закончить все свои десятки начатых дел. Разве это можно представить? Разве можно согласиться с этим? Он думал о себе. Смотрел на нее и думал о себе. Так уж мы устроены. И мне даже немного стыдно за него…

– Никто же не знает, что мы вместе, что мы настолько вместе… – она спрашивала его. Доверчиво и просто, как она всегда задавала ему свои вопросы. А он от её мягкой и умной доверчивости терял голову. И ещё всегда терял голову, когда целовал её пальцы. Помнил их озябшую дрожь первой встречи. Помнил, как впервые взял её руки в свои грубоватые большие ладони. Как закружилась голова от прикосновения к прозрачной хрупкости её запястий. Это было совсем недавно. Недавно и давно стали вдруг для него совершенно ненужными словами. Неважными.

Они сидели и говорили долго. Они теперь не спешили уйти. Не было нужды спешить. Две даты на сером граните изменили все их планы. Отменили все их списки важных дел. Все важные встречи, недосмотренные фильмы и непрочитанные книги потеряли смысл. Позвонить? Пожалуй, нужно кому-нибудь позвонить. Но если это ничего не изменит, то можно и не сейчас. Сотни имён в телефонной книжке тоже стали пустыми символами. Даже не воспоминаниями. С кем и о чем можно говорить в свой последний день? Как ты думаешь? О чем бы мы говорили с тобой в твой последний день? Не знаю. Не хочется знать.

Последний день. Как прекрасно, что он солнечный. Как прекрасно, что вокруг тихо. Тишина – это именно то, что нужно в такой день. Такой важный единственный день. И, я думаю, нужно обязательно быть с тем, кого любишь, так ведь? В последний день. Ты ведь не будешь спорить?

Её рука забралась под его рубашку и гладила спину и шею. Лёгкие ласковые прикосновения. Он закрыл глаза. Его захлестнуло чувство невероятной красоты происходящего. Он слышал пение птиц, далёкий гул дорог Большого города, скрип кузнечиков в траве, чьи-то осторожные шаги и шорохи на аллеях кладбища. Он чувствовал тепло солнца, склонившегося к горизонту. Вот что реально. Вот это всё то, что прямо сейчас происходит вокруг. Нет ничего более реального, чем её ласковые прикосновения. Нет ничего реальнее и важнее того, что она скажет или сделает прямо сейчас. Он повернул голову, встретился с ней взглядом. Он никогда не сможет объяснить ей своих ощущений. Он никогда не говорил ей трёх простых слов, которыми наполнены все фильмы, и книги. И все их запланированные встречи и путешествия ради трёх этих простых слов. Он не скажет их и сейчас. Пусть недосказанность останется. Недосказанность прекрасна. Я не знаю, что она думала об этом. Она молчала в ответ его невысказанности.

Мадам В. жмурилась от яркого летнего вечернего солнца. Она была довольна своей шуткой. Это была её давняя задумка. У мадам В., впрочем, все задумки давние. И каждый раз задумка её срабатывала по-новому. Она видела слёзы, видела скандалы и крики, слышала глупые обвинения и нелепые предположения. Но сегодняшняя парочка стала жемчужиной её коллекции. Такой тишины она никогда не слышала. Такой невысказанности. Да, удивление – это именно то, что мадам В. ценила больше всех остальных вещей в мире. Что, собственно, нового может случиться на глазах у времени? Мадам В. вспомнила последнюю пьесу для виолончели и фортепиано, которую написал незаслуженно забытый композитор из третьей аллеи. "Очень кстати," – снова сказала себе Мадам В.

Ты хочешь знать, что было дальше? Дальше Мадам В. закрыла глаза и произнесла едва слышно: – "Достаточно". Это слово о времени дорогого стоит, сказал бы тот, кто знает об этой истории столько же, сколько мы с тобой сейчас.

Захлопали чёрные крылья. По плитам с именами запрыгал, неизвестно откуда взявшись, огромный чёрный ворон. Кладбище.

Она была биологом, а не орнитологом. Но все равно отлично помнила, что вороны не относятся к урбофилам – они не живут в городах. Так она говорила ученикам. Она была хорошим биологом. И знала очень много умных и сложных слов. А он всегда удивлялся этому. И, может быть, то, что она умная, значило для него даже больше, чем то, что она красивая. Впрочем, на эти вопросы никто не даст нам ответ. Даже такие умные биологи, как она.