Мадджхима Никая

«Ты сам идешь, подвижник, а говоришь: «Стою»,
И мне сказал: «Стой сам!», хоть я остановился.
Ответь же мне, подвижник, как это понимать,
Что ты уже стоишь, а я еще не стал?
«Стою, разбойник, я на том, что навсегда
Я от насилия над жизнью отказался.
А ты в дыханьях жизни необуздан[83]

:Вот так-то я стою, ты еще не [в]стал».
«Ах, наконец пришел великий, вещий духом
Подвижник в [этот] лес и [должный[84]]дал ответ!
Теперь я, наконец, отбрасываю зло,
Услышавши твой стих, согласный с истой Дхармой».
И в тот же час разбойник схватил колчан и меч
И их швырнул с откоса в зияющий провал.
И поклонился в ноги Блаженному разбойник,
Тотчас он попросил постричь себя в монахи.
А Просветленный, милосердный, вещий духом,
Учитель всего мира и богов,
Сказал тому: «Пойдем со мной, монах!»[85]
Так тот обрел достоинство монаха.

И вот Блаженный с достопочтенным Ангулималой, как с провожатым [младшим] монахом[86], направился к Саваттхи. В свой черед он очутился в Саваттхи. И там Блаженный пребывал в роще Джеты, в обители, подаренной [общине] Анатхапиндикой. А в ту самую пору у ворот дворца царя Пассенадиа Кошальского собралась большая толпа народа, шумела и галдела: «В подвластной тебе области, о царь, [объявился] разбойник по имени Ангулимала — кровопроливец лютый, в смертоубийствах закоснелый, душегуб безжалостный. От него и деревни обезлюдели, и торжки обезлюдели, и обжитые области обезлюдели. А сам он носит на шее ожерелье из пальцев убиенных им людей. Пусть царь на него управу найдет!»

И вот царь Пассенади Косальский выехал из Саваттхи круглым счетом с пятьюстами всадниками и при свете дня поехал в обитель. Пока могла ехать колесница, он ехал на колеснице, затем сошел с нее и пешком пошел к Блаженному. Подойдя, он приветствовал Блаженного и сел подле [него]. Когда царь Пассенади уселся, Блаженный спросил его: «Что с тобой, государь? Не магадхский ли царь Бимбисара — воитель на тебя войной пошел, или личчхавии вайшальские, или иные князья-соперники?»

«Не пошёл на меня войной, почтенный, ни магадхский царь Бимбисара — воитель, ни личчхавии вайшальские, ни иные князья-соперники. А в подвластной мне области, почтенный, объявился разбойник по прозванию Ангулимала — кровопроливец лютый, в смертоубийствах закоснелый, душегуб безжалостный. От него и деревни обезлюдели, и торжки обезлюдели, и обжитые области обезлюдели. Не могу, почтенный, на него управы найти!»

— А если бы ты как- нибудь увидел, что Ангулимала обрил волосы и бороду[87], ушел из дому в бездомность, воздерживается от убийств, воздерживается от взятия не данного, воздерживается от лжи, ест один раз в день, блюдет целомудрие, исполнен [доброго] нрава, причастен благой дхарме, — то как бы ты поступил?

— Мы бы его, почтенный, с уважением приветствовали, встали бы ему навстречу, предложили бы ему сесть, предложили бы ему одежду, пропитание, приют, лекарства на случай болезни, позаботились бы о его защите, безопасности, охране. Да только откуда, почтенный, у грешника и лиходея такая обузданность нрава возьмется?

А в то самое время достопочтенный Ангулимала сидел невдалеке от Блаженного. И вот Блаженный протянул правую руку и говорит царю Пассенади Косальскому: «Вон, государь, сидит Ангулимала».

И тут царю Пассенади Косальскому стало страшно, стало жутко, волосы у него встали дыбом. Блаженный заметил, что царю Пассенади Косальскому страшно, жутко, что у него волосы на голове дыбом встали, и сказал ему: «Не бойся, государь! Не бойся, государь! Его нечего бояться!» И этот страх, та жуть, тот мороз по коже, что нашли было на царя Пассенадиа Ко-шальского, отпустили его. И вот царь Пассенади Косальский направился к достопочтенному Ангулимале. Подойдя к нему, он обратился к достопочтенному Ангулимале:

— Ты, почтенный, не Ангулимала ли?

— Да, государь.

— Какого рода, почтенный, отец господина[88]? Какого рода мать господина?

— Отец мой [из рода] Гагга, государь, а мать моя Мантани.

— Пусть возрадуется, почтенный, господин Гагга, сын Мантани. Хлопоты об одежде, пропитании, приюте, лекарствах на случай болезни для господина Гагги, сына Мантани, я беру на себя.