Мадемуазель де Мопен

Было у меня и другое желание, еще острее, еще горячее; оно пробуждалось во мне все чаще и было мне особенно дорого; для него я возвел в душе изумительный карточный домик, призрачный дворец, который часто рушился, но с безнадежным упорством вновь восставал из руин; мне хотелось, чтобы у меня была возлюбленная и чтобы она принадлежала мне одному, как Феррагюс. Если эта мечта исполнится, не охладею ли я к ней так же скоро, как и к той? Не знаю, но, по-моему, нет. Впрочем, может быть, я ошибаюсь, и она тоже утомит меня спустя немного дней? По природе своей я, если уж чего-нибудь желаю, то с такой лихорадочной силой, — не делая, впрочем, ни малейшей попытки добиться желаемого, — что если случайно или по какой-либо другой причине желание мое исполняется, мною овладевает такое духовное изнеможение, такой упадок сил, что я от слабости не в состоянии насладиться тем, о чем так мечтал; зато если мне выпадает какая-нибудь удача, о которой я вовсе и не думал, я получаю от нее обычно больше наслаждения, чем от самых вожделенных радостей.

Мне двадцать два года, я уже не девственник. Увы! В наше время никто в этом возрасте не сохраняет невинности, ни телесной, ни сердечной, что куда хуже. Кроме тех особ, что ублажают за деньги и значат для нас не более чем сладострастное сновидение, случалось мне подчас в темном уголке переведаться с кое-какими порядочными, или почти порядочными, женщинами, ни красотками, ни дурнушками, ни молодыми, ни старыми — какие достаются на долю молодым людям без постоянной привязанности и с незанятым сердцем. Немного доброй воли вместе с изрядной дозой романтических иллюзий позволяют молодым людям, если им угодно, называть таких женщин любовницами. Для меня это невозможно, и будь у меня даже тысяча подобных связей, я все равно не буду считать, что желание мое хоть отчасти исполнилось.

Итак, у меня еще не было любовницы, и больше всего в жизни я хочу, чтобы она у меня появилась. Эта мысль невероятно меня одолевает; и дело тут не в пылкости моего темперамента, не в кипении крови, не в первом расцвете мужественности. Я не просто хочу женщину, я хочу женщину-возлюбленную, хочу — и добьюсь своего, причем очень скоро; если я потерплю неудачу, то — признаюсь тебе — она меня доконает, и я уже никогда не оправлюсь от потаенной робости, от глухого разочарования, которое наложат тягостный отпечаток на остаток моей жизни. Я буду тогда считать себя в некотором смысле неудачником, человеком раздерганным и не таким, как другие, нескладным духовно и телесно: ведь, в сущности, я прошу того, что по праву положено каждому мужчине; это воля самой природы. Пока я не достигну своей цели, я сам буду казаться себе ребенком и не обрету веры в себя, которая мне так нужна. Любовница для меня то же, что для юного римлянина — тога, одеяние зрелого мужа.

Я вижу столько мужчин, во всех отношениях низких, но властвующих над прекрасными женщинами, у которых они едва достойны быть лакеями, что лицо мне заливает краска стыда за них и за меня. Что хорошего могу я думать о женщинах, видя, как они упорно цепляются за мужланов, которые их презирают и обманывают, вместо того чтобы предаться какому-нибудь честному, искреннему юноше, который почитал бы себя счастливцем и коленопреклоненно обожал бы свою возлюбленную, — да взять хоть меня, к примеру. Правда, те ничтожества толкутся в гостиных, распускают хвосты перед каждой знаменитостью и вечно наваливаются грудью на спинку чьего-нибудь кресла, а я отсиживаюсь дома, прижавшись лбом к стеклу, смотрю, как от реки поднимается дымка, как клубится туман, и молча возвожу в душе благовонное святилище, изумительный храм, в котором собираюсь поселить будущего кумира моего сердца… В этом целомудренном и поэтическом занятии женщины не усматривают ничего похвального.

Женщины недолюбливают созерцателей и безмерно ценят тех, кто претворяет свои мысли в действия. В сущности, женщины не так уж не правы. Поскольку воспитанием и положением в обществе они обречены молчать и ждать, то, естественно, они предпочитают тех, кто подходит к ним, заговаривает с ними, вызволяет их из неловкого и скучного положения; я все это чувствую; но никогда в жизни не отважусь последовать примеру многих и многих — встать с места, пройтись через всю гостиную и ни с того ни с сего сказать какой-нибудь женщине: «Это платье божественно вам идет», или: «Нынче вечером глаза у вас блестят как-то по-особенному».