Мадьярские отравительницы. История деревни женщин-убийц

Марица выглянула в окно. Яркое послеполуденное солнце практически ослепило ее, и она заслонилась ладонью, чтобы хоть что-то различить за окном. Перед ней проступили очертания крошечного полустанка Нойбург. От него было буквально рукой подать до Надьрева – если воспользоваться паромом через Тису, однако, если ехать по проселочной дороге, выходило сорок километров.

С тех пор как Марица видела этот полустанок в последний раз, совершенно ничего не изменилось. Маленькое квадратное здание вокзала по-прежнему нуждалось в побелке, как будто его не красили все те годы, когда она отсутствовала. Буквы на табличке с названием этого захолустного городка потрескались и выцвели, как и в прежние времена. Через дорогу все так же просматривался луг, на котором, не нарушая картины прошлого, паслись коровы. Все казалось нетронутым, как и воспоминания Марицы о своем отъезде много лет назад. Она не забыла ничего из того ужасного периода своей жизни: ни мрачного лица отца, ни вида матери, державшей на руках Шандора-младшего, которому тогда было всего четырнадцать месяцев и который в то время вовсе не казался больным.

В то время Марице не терпелось сесть в поезд и сбежать из родной деревни. Ей не терпелось увидеть, как ее собственный ребенок исчезает вдали, а вместе с ним и крушение всех ее надежд, крах ее прежней жизни. В то время Марице так же не терпелось начать все сначала, как и сейчас.

Она снова выглянула из окна вагона и осмотрела платформу. Там толпилось несколько «ворон» со своими детьми. Они пришли встретить своих мужей, возвращавшихся с рынка в Сольноке, где Марица пересела на другой поезд. Пара собак на безопасном расстоянии от паровоза, который продолжал время от времени издавать шипение, обнюхивала край платформы. Покрытый сажей железнодорожник что-то энергично делал на путях перед паровозом. Небольшие группы мужчин, сбившись в кучу, курили на платформе. С Венгерской равнины на полустанок порывами ветра надувало мелкую землистую пыль, и Марица могла различить, как та кружится в воздухе.

Посреди платформы стоял Михай.

Солнце искрилось в серебряных прядях его волос. Его лицо раскраснелось от жары. Его рубашку и брюки было бы нелишне выгладить, поскольку в этот солнечный день бросались в глаза все их многочисленные складки и морщинки. С его запястья свисал золотой браслет, а толстые пальцы были покрыты пятнами от сигар. Подошвы его сапог были в древесной стружке, которая налипла на них с пола его любимой корчмы и со дна его фургона. Михай Кардош был влиятельным в округе представителем местной знати, хотя и выглядел лихачом, готовым в любой момент броситься догонять трамвай или сбежавшего мула. У него были обветренное лицо и развязные манеры.

В руке он держал букет цветов, сорванный для него станционным смотрителем, который ухаживал за небольшой аккуратной клумбой рядом с вокзалом.

Когда Марица заметила Михая, паника, которая серенькой птичкой ненадолго поселилась у нее в сердце, выпорхнула наружу. Марица возродилась, к ней вернулась ее уверенность. Она почувствовала, что теперь с ней все было в порядке. Она стала прежней: энергичной, напористой, полной планов. Тщеславной.

Она желала бы, чтобы многие стали свидетелями ее триумфального возвращения в родные пенаты: вот Марица Шенди, одетая в дорогой шелк, протягивает Михаю Кардошу руку для поцелуя, а вот Марица Шенди принимает от Михая Кардоша букет цветов.

Почти двадцать лет Марица непрестанно строила в голове картины о том, как она оказывает жителям Надьрева величайшую услугу своим возвращением. Для нее было большим разочарованием, что поезд не мог доставить ее прямо в центр деревни, чтобы она сошла непосредственно на главной площади. Что ж, этому торжественному моменту придется подождать.

Лишь спустя какое-то время Марица заметила, что рядом с Михаем кто-то стоял. Еще через мгновенье она поняла, кто это. Для этого ей пришлось сосредоточиться в той атмосфере хаоса, которая заполнили ее купе, поскольку пассажиры активно и шумно передавали прямо через окна чемоданы своим родственникам, собравшимся внизу. Марица уставилась на этого человека сквозь грязное оконное стекло, лихорадочно оценивая ситуацию.

Его тонкие, как спички, ноги подкашивались от напряжения. Спина была кривой, как дуга конской упряжи. Он согнулся буквально напополам, и ему пришлось усиленно задирать голову, чтобы видеть, что происходит вокруг. Из-за этого он выглядел душевнобольным. Он был костляв, как скелет, и Марице казалось, что он может в любую минуту переломиться от сильного ветра.

Возможно, она даже не узнала бы этого человека, так как могла по пальцам одной руки пересчитать, сколько раз видела его за последние двадцать лет. Но у него были бледно-голубые глаза и песочно-светлые волосы своего отца – безошибочные черты мужчин рода Ковачей.

Марица спустилась на платформу. В чистом небе Венгерской равнины не было и следа от городского угольного смога. Ей прямо в лицо дул весенний ветерок, взметая вихри пыли вокруг нее. Она двинулась в этой пылевой завесе к Михаю, который приветствовал ее поцелуем в обе щеки.