Мадикен и Пимс из Юнибаккена

Закладка с ангелом и фотокарточка лежат на учительской кафедре. Учительница быстро хватает их и торопливо сует Мии в кармашек.

Мия наконец подняла голову и посмотрела на учительницу с таким выражением, что Мадикен сразу расплакалась.

Но тут входит учитель с тростью. Теперь уже не только Мадикен, почти все дети начинают громко плакать.

Все, кроме Мии. Она стоит возле кафедры на виду у всего класса в грязном передничке, надетом на слишком короткое платьице, сверкая продранными коленками. Мия глядит в окно, как будто все это ее не касается.

— Ну, Мия, будешь просить прощения? — обращается к ней учитель. — Можешь сделать это сейчас или после, как тебе угодно.

Но Мия не отвечает. Она только молчит и молчит.

Тогда взбешенный учитель орет на нее:

— Нагнись сейчас же!

Мия покорно наклоняется. Трость учителя со свистом взвилась над Мией и с жутким хлопком опустилась на ее тощенькую попку. Мия не издала ни звука. Но весь класс так и всхлипнул, а учительница закрыла глаза рукой.

Старший учитель снова размахнулся тростью, но тут раздался крик. Кричала не Мия.

— Нет, нет, нет, нет! — кричит, обливаясь слезами, Мадикен.

Старший учитель бросил на нее сердитый взгляд, но все же он растерялся. Как будто о чем-то подумав, он опускает руку с тростью.

— Гм! — произносит учитель, глядя на Мадикен.

Затем он переводит взгляд на Мию.

— Ладно! На этот раз с тебя, пожалуй, хватит! Товарищи тебя жалеют, хотя ты и не заслуживаешь никакой жалости.

Но Мия должна попросить прощения. Иначе нельзя после того, что она сделала.

— Ну, проси прощения! — говорит учитель.

Мия глядит в окно. Она словно не слышит, что ей говорят, и не произносит ни слова. Какая испорченная девчонка! Учитель просто не знает, что ему с ней делать!

— Ты понимаешь — от тебя требуется только одно маленькое словечко, если хочешь, чтобы тебя простили. Я жду, когда ты его скажешь!

Старший учитель ждет. Весь воздух в классе пронизан ожиданием. И вот Мия что-то пробормотала. Ну, это другое дело! А разве может быть иначе? Нет такого ребенка, с которым бы он не справился! Но ему и этого мало.

— Нет, так не годится! Повтори еще раз ясно и отчетливо, чтобы все тебя слышали. Ну, Мия!

Тут Мия обернулась и в первый раз посмотрела ему прямо в глаза. И произнесла вслух то самое словечко. Произнесла так ясно и отчетливо, что все хорошо расслышали:

— Засранец!

И, не дав никому опомниться, она стремглав кинулась на худеньких ножках-палочках к двери и скрылась за ней.

— Неслыханное безобразие! — сказал папа, когда Мадикен, вся заплаканная, вернулась домой и рассказала ему о том, что случилось у нее в школе.

— Ну как же ты не понимаешь! Ведь она… — начинает Мадикен защищать Мию.

— Безобразно вел себя ваш старший учитель, а не Мия, — говорит папа. — Она выразилась совершенно правильно.

Лисабет тоже так считает. Она еще никогда не слышала такого замечательного слова. Но едва она попыталась его испробовать, как мама сказала:

— Ну уж, извините! Этого слова я не хочу больше слышать. Достаточно было и одного раза.

Больше всех рассердилась на учителя Альва. Она вся кипит от возмущения:

— Что ему, делать больше нечего, как драться и колотить маленьких детей? Говорю тебе, Мадикен, если он тебя посмеет хоть пальцем тронуть, я возьму в руки дубину и укокошу его!

Мадикен выслушала это с большим удовольствием. Но папа, оказывается, не хочет, чтобы Альва бралась за дубину. Папа говорит, что, если так, значит, Альва не умнее учителя.

Потом они сели обедать. Но у Мадикен сегодня что-то нет аппетита, и ей кусок не лезет в горло. А Лисабет поела только картошки с соусом, устроив на тарелке размазню. Ей так больше нравится.

— Но правда же, папа, Мия очень плохо сделала, что взяла кошелек? — спрашивает Мадикен. — Воровать ведь нельзя!

— Нельзя, конечно, — говорит папа. — Но с маленькими детьми это иногда случается. И не дело вколачивать в них честность палкой.

— Но Мия могла бы все-таки попросить прощения, — говорит Лисабет, которую обычно никакими силами не заставишь извиниться.

— Я думаю, она бы и попросила прощения, если бы осталась вдвоем с нашей учительницей, — говорит Мадикен.

— Возможно, — говорит папа. — Впрочем, не уверен.

Лисабет кончила есть и принялась вылизывать тарелку.

— Нет, Лисабет! — говорит мама. — Так нельзя. Никогда не вылизывай тарелку, пожалуйста!

Лисабет задумалась. Поразмыслив, она говорит:

— Зачем же тогда люди придумали слово «вылизывать», раз это все равно нельзя делать?

Лисабет часто задумывается над разными словами.

Наконец-то все немного утряслось, и жизнь, как считает Мадикен, снова вошла в свою обычную колею. Она решила забыть этот день в школе, чтобы никогда больше о нем не вспоминать, и забыть, как она путешествовала по крыше. Ей немножко стыдно, что она ничего не сказала об этом маме и папе.

«Может быть, когда-нибудь в другой раз я расскажу папе, — думает Мадикен. — Хотя и не наверняка».

Мадикен быстренько сделала уроки и отправилась играть с Лисабет в крокет. Мадикен несколько раз крокировала[4] шар сестры и выиграла, оставив ее далеко позади.

Тогда Лисабет сказала: