Спустя какое-то время я пошла наверх и открыла дверь в комнату Мадлен. Мне нужно было это сделать. Мне нужно было почувствовать ее присутствие. Я не вошла внутрь. Просто обвела взглядом комнату — розовые стены, звезды на потолке, плюшевых медведей, кукол, а потом ее кровать и подушку. Еще чуть-чуть, и я бы увидела ее там, свернувшуюся калачиком. Голова ее лежит на подушке, обрамленная рассыпавшимися светлыми волосами. «Полежи со мной, мама».
Шон и Амели вели себя так, будто и не уезжали вовсе. Едва переступив порог, они бросились в свою комнату, стали играть в чаепитие, катать кукол в игрушечной коляске, а потом побежали во двор спускаться с горки. Мы же сразу занялись делами. Днем приехали Майкл Каплан и Ангес Макбрайд. Мы во всех подробностях обсудили наше положение. Будущее представлялось туманным, и нам была нужна помощь. Когда через три с половиной часа они уехали, мы почувствовали себя увереннее, полагая, что нашли людей, которые укажут нам верный путь.
Вечером телефон не умолкал, и мы приняли нескольких посетителей, в основном это были родственники.
Возвращение домой оказалось не таким страшным и даже не таким грустным, как я предполагала. Вообще-то мне даже было приятно. Наверное, то, что мы оказались в родных стенах, в окружении привычных вещей, помогло нам забыться. Хотя, возможно, имело значение и то, что мы видели, как обрадовались возвращению домой Шон и Амели, а может быть, то, что все в доме напоминало нам о Мадлен. Думаю, на нас подействовало все это одновременно. Как бы то ни было, в нашей жизни вдруг, кроме черной, появились и другие краски. У нас оставалась надежда.
Рано еще было ставить точку.
18
ОТПОР
В понедельник утром, едва проснувшись, мы стали думать о стоящей перед нами неотложной задаче. На нас был повешен ярлык
Внимание СМИ к нам было громадным. Подстегивала его необычность ситуации: родители, организовавшие международную кампанию по поиску пропавшего ребенка, обвиняются в сокрытии тела этого ребенка. Это было отвратительно, потому что основанием для этих домыслов стала ложь. Мы прекрасно понимали, как все это происходило: португальские газеты публиковали информацию, полученную по своим каналам в полиции, а остальные газеты ее подхватывали и тиражировали. Тот факт, что нам присвоили статус
Мы, как и Роберт Мюрат, будем оставаться
Несколько следующих недель мы только то и делали, что разговаривали по телефону, рассылали письма, ездили на встречи. Все это перемежалось часами, проведенными в кабинете перед монитором компьютера за сбором информации. Мы работали по шестнадцать часов в сутки и часто ложились — даже не ложились, а падали на кровать от изнеможения — часа в два ночи. Мы редко выходили из дома, разве что для того, чтобы с кем-нибудь встретиться или погулять с детьми в парке. Еще нам удавалось втискивать в наш напряженный график короткие, освежающие голову пробежки и посещение местной церкви. Нас отвлекало и то, что пора было приучать Шона и Амели пользоваться горшком, что оказалось нелегким делом.
Нам предстояло принять много непростых решений, и это усиливало наши боль и тревогу. Любое предпринятое нами действие было необходимо предварительно как следует обдумывать. Поймут ли люди, почему мы так поступаем? Поддержат ли нас? Или же в нашем поведении СМИ опять найдут злой умысел, что снова увеличит количество клеветников?
Главными и самыми неотложными задачами для нас были обеспечение безопасности наших детей и других членов семьи, подготовка защиты с адвокатами и попытки заставить прессу прекратить публиковать лживую информацию.