Мадонна будущего. Повести

— Скажу, — проговорил молодой человек. — Он и впрямь исчез. Исчез как таковой. То есть нет его. Нигде нет. И лучше этого, знаешь ли, чтобы стать повсеместно известным, не придумаешь. Завтра он прогремит по всей Англии. А пропал он во вторник, с вечера — вечером его видели в клубе последний раз. С тех пор от него ни звука, ни знака. Только разве может исчезнуть человек, который так поступает? Это же все равно — как ты сказала? — что кувыркаться на крыше. Правда, публике об этом станет известно лишь завтра.

— А ты когда об этому узнал?

— Сегодня. В три часа дня. Но пока держу про себя. И еще… немного… попридержу.

Она не понимала зачем; на нее напал страх.

— Что ты рассчитываешь на этом заработать?

— Ничего… в особенности если ты испортишь мне всю коммерцию. А ты, по-моему, не прочь…

Она словно не слышала, занятая своими мыслями.

— Скажи, почему в твоей депеше, которую ты послал мне три дня назад, стояли загадочные слова?

— Загадочные?

— Что значит «Жаворонки прилетели»?

— А, помню. Так они и в самом деле прилетают. Я это своими глазами вижу, то есть вижу, что случилось. Я был уверен, что так оно неминуемо и случится.

— Что же тут плохого?

Байт улыбнулся:

— Как что? Я ведь тебе сказал: он исчез.

— Куда исчез?

— Просто сбежал в неизвестном направлении. В том-то и дело, что никто не знает куда — никто из его присных, из тех, кто, по крайней мере, тоже может или мог бы знать.

— И почему — тоже?

— И почему — тоже.

— Один ты и можешь что-то сказать?

— Ну-у, — замялся Байт, — я могу сказать о том, что последнее время бросалось мне в глаза, что наваливалось на меня во всей своей нелепости: ему требовалось, чтобы газеты сами раструбили о его желании уйти в тень. С этим он ко мне и пришел, — вдруг прибавил Байт. — Не я к нему, а он ко мне.

— Он доверял тебе, — вставила Мод.

— Пусть так. Но ты же видишь, чтоя за это ему отдал — самый цвет моего таланта. Куда уж больше? Я выпотрошен, выжат, измочален. А от его мерзкой паники меня мутит. Сыт по горло!

Но глаза Мод смотрели по-прежнему жестко.

— Он до конца искренен?

— Бог мой! Конечно, нет. Да и откуда? Только пробует — как кошка, когда прыгает на гладкую стенку. Прыгнет, и тут же назад.

— Значит, паника у него настоящая?

— Как и он сам.

— А его бегство?.. — допытывалась Мод.

— Поживем, увидим.

— Может, для него тут разумный выход? — продолжала она.

— Ах, — рассмеялся он. — Опять ты пальцем в небо?

Но это ее не отпугнуло: у нее уже появилась другая мысль.

— Может, он и вправду свихнулся?

— Свихнулся? О да. Но вряд ли, думается, вправду. У него ничего не бывает вправду, у нашего милейшего Бидел-Маффета.

— У твоего милейшего, — возразила, чуть помедлив, Мод. — Только что тебе мило, то мне гнило. — И тут же: — Когда ты видел его в последний раз?

— Во вторник, в шесть, радость моя. Я был одним из последних.

— И, полагаю, также одним из вреднейших. — И она высказала засевшую у нее в голове мысль: — Ведь это ты подбил его.

— Я доложил ему, — сказал Байт, — об успехах. Сообщил, как подвигаются дела.

— О, я вижу тебя насквозь! И если он мертв…

— Что — если?.. — ласково спросил Байт.

— Его кровь на твоих руках.

Секунду Байт внимательно разглядывал свои руки.

— Да, они порядком замараны из-за него. А теперь, дорогая, будь добра, покажи мне свои.

— Сначала ответь, что с ним, по-твоему, произошло, — настаивала она. — Это самоубийство?

— По-моему, это та версия, которой нам надо держаться. Пока какая-нибудь бестия не придумает что-нибудь еще. — Он всем своим видом показал готовность обсасывать эту тему. — Тут хватит сенсаций на несколько недель.

Он подался вперед, ближе к ней, и, тронутый ее глубокой озабоченностью, не меняя позы, не снимая локтей со стола, слегка потрепал пальцем ее подбородок. Она, все такая же озабоченная, отпрянула назад, не принимая его ласки, но минуту-другую они сидели лицом к лицу, почти касаясь друг друга.

— Мне даже жалко тебя не будет, — обронила она наконец.

— Что же так? Всех жалко, кроме меня?

— Я имею в виду, — пояснила она, — если тебе и впрямь придется себя проклинать.

— Не премину. — И тотчас, чтобы показать, как мало придает всему этому значения, сказал: — Я ведь, знаешь, всерьез с тобой говорил тогда, в Ричмонде.

— Я не пойду за тебя, если ты его убил, — мгновенно откликнулась она.

— Значит, решишь в пользу девятки? — И так как этот намек при всей его подчеркнутой игривости оставил ее равнодушной, продолжил: — Хочешь поносить все имеющиеся у него брюки?

— Ты заслуживаешь, чтобы я выбрала его, — сказала она и, вступая в игру, добавила: — А какая у него квартира!

Он ответил выпадом на выпад:

— Цифра девять, надо думать, тебе по сердцу — число муз.

Но эта краткая пикировка со всей ее колкостью, как ни странно, снова их сблизила; они пришли к согласию: Мод сидела, опершись локтями о стол, а ее приятель, слегка откинувшись на спинку стула, словно замер, приготовившись слушать. И первой начала она: