Мадонна миндаля

— Да, евреи. Когда столицу Иудеи, Иерусалим, захватили римляне, зелоты укрылись в крепости Масада. Римляне в ответ осадили крепость. Зелоты храбро сражались, но не смогли противостоять мощному натиску имперского войска и поняли, что поражение неизбежно. И тогда их предводитель Елеазар Бен Эйр отдал приказ: все зелоты должны быть уничтожены. Он назначил десять человек, которым предстояло убить всех остальных, а затем один из этих десяти должен был уничтожить девятерых своих товарищей и покончить жизнь самоубийством.

Симонетта даже остановилась, настолько она была потрясена. Она просто не верила своим ушам. Однако Манодората, продолжая рассказ, не замедлил неторопливого шага.

— С падением Масады Израильскому царству[21] — тому самому, что было обещано нам как земля обетованная, — пришел конец. И с тех пор мы, евреи, рассеяны по всему белому свету, всеми ненавидимые и презираемые. Однако мы все еще существуем. Гибель нашего народа, смерть наших братьев в течение многих веков служили испытанием основам нашей любви и веры. Ибо конец им не положило даже взятие римлянами Масады. В Йорке, например, евреев согнали в башню Клиффорда и заживо сожгли всех до единого. А в Майнце после первого Крестового похода всех членов еврейской общины выгнали на городскую площадь и каждому по очереди отрубили голову. В Испании же — ну, это совсем уж недавние времена — я и сам… — Манодората вдруг умолк, словно что-то вспоминая, и неожиданно переменил тему. — В общем, вы, синьора, и сами знаете, что говорят о таких, как я, даже здесь, в вашем прекрасном и цивилизованном городе. — Он криво усмехнулся, и Симонетта отвела глаза, вспомнив, как ее стращали Рафаэлла и Грегорио.

— Но почему вас так ненавидят?

— Некоторые христиане именно евреев обвиняют в смерти Христа, — пожал плечами Манодората. — Одним из них был, например, святой Августин из Гиппо, чьи мощи хранятся в церкви Святого Петра в Павии.

— Да, я видела его гробницу, — медленно кивнула Симонетта. — Там его почитают как великого просветителя.

— Верно. — Манодората поднял свои темные брови. — Святого Августина обычно изображают с пылающим, пронзенным стрелой сердцем в руке, символизирующим великую силу его милосердия. Однако по отношению к моему народу он явился носителем и распространителем величайшего невежества, ведь, как известно, сам Христос тоже был евреем, а убили его как раз римляне, которыми тогда правил Пилат, о чем, кстати, весьма ясно говорится и в вашем Писании. Можно было бы даже сказать, что ваши предки, синьора, в этом отношении куда более виновны, чем мои. Тем не менее это нелепое обвинение преследует мой народ в течение многих столетий. Вот и здесь, в этом городе, меня ненавидят, предъявляя мне примерно столь же нелепые обвинения в убийстве.

Симонетта похолодела и внезапно пожалела, что вокруг никого нет.

— В убийстве? — хрипло переспросила она.

— Ну да. Говорят, что я убил одного человека, женщину, чью-то жену.

Симонетта резко обернулась, вглядываясь в лицо Манодораты и надеясь, что это просто неудачная шутка. И увидела то, что искала: уголки его тонких губ вновь приподнялись в печальной усмешке.

— Мое преступление состояло лишь в том, что я тем же вечером, что и она, пересекал площадь и шел против движения солнца, а это, как известно, считается дурной приметой, к тому же было полнолуние. И вот, эта женщина получила грудницу, скончалась от нее, а ее муж теперь швыряет в моих детей камни, когда они проходят по улице. — Симонетта хотела что-то сказать, но Манодората жестом остановил ее. — Я не ищу сочувствия. Собственно, смысл рассказанной мною истории таков: далекие предки моего народа, зелоты, попали в осаду и погибли от руки далеких предков вашего народа, римлян. И все же мы существуем. Мы живем, мы дышим. У вас был любимый муж, а у меня, — взгляд Манодораты стал почти нежным, — есть любимая. Простите меня, синьора, но вы еще так молоды. И вполне возможно, сумеете снова полюбить кого-то.

— Этого не будет никогда! — сердито отрезала Симонетта и даже прошла немного вперед.

Манодората слегка улыбнулся, потому что замечал гораздо больше, чем говорил. Он некоторое время шел следом за нею, потом взял ее за руку, повернул к себе и спросил:

— Скажите, синьора, вы молитесь Богу?

— Молюсь ли я?!

— Ну конечно, вы ведь христианка. Значит, вы молитесь Богу и ходите к мессе?

— Да, естественно… то есть всегда раньше ходила…

— И все же сейчас вы ищете мудрость и утешение в античных легендах? Так, может, вам лучше было бы обратиться с этим к своему Богу?

— Но как вы можете предлагать мне такое? Ведь ваш народ столько веков преследовали христиане! И все еще преследуют!

— Причиненный мне ущерб был делом рук человека, а не Бога, — покачал головой Манодората. — Ваша вера поможет вам, если вы к ней вернетесь. А я не испытываю ни малейшей ненависти к вашему Христу. Я ненавижу лишь тех, кто вершит зло, прикрываясь его именем.