За несколько недель они записали четыре песни. Гордон выступал в качестве рефери между непримиримым рокером Дэвидом Фрэнком и ориентированным на коммерческий успех Стивом Брэем. Все записанные песни отличались друг от друга, каждая «жила в своем царстве», как говорит Гордон. «Love On The Run» была немного стилизована под ска, a «High Society» получилась более медитативной. «Я хотел, чтобы она была похожа на песню „Т. Rex", „Get It On" („Bang A Gong"). Там было много необычных звуков. Для этого мы специально одолжили электронный ситар. А исходили из специфического, „шершавого" голоса Мадонны». Далеко не всем нравится вокал Мадонны, многие считают ее посредственной певицей. Гордон не согласен с этим утверждением: «Конечно, есть исполнители гораздо лучше нее. Но она понимает песню и умеет хорошо ее подать. Не маскирует недостатки своего голоса, а выгодно использует их».
Третьей песней была композиция «Get Up», включавшая элементы рэпа, привнесенные Брэем. «Мы немало спорили о том, как она должна звучать. По ней можно понять, к чему тогда тяготела Мадонна», — говорит Брэй. Последний трек, «I Want You», по стилистике напоминает Фила Спектора. «Мне хотелось, чтобы этот сингл стал шлягером, но ничего не получилось», — улыбается Гордон. Несмотря на художественные разногласия в группе, сама Мадонна хорошо знала, чего хотела. «Мадонна руководила всем процессом, — продолжает Гордон. — Она прислушивалась к советам, но когда ей что-то не нравилось, сразу обращалась ко мне. Я был средством достижения цели. „Горди, — так она называла меня в то время, — эта часть мне не нравится, она должна звучать вот так"».
Группа Мадонны начала давать регулярные концерты в клубах (таких как «Cartoon Alley», «Underground», «Max's Kansas City», «US Blues») и на студенческих праздниках. Постепенно у нее появилась своя аудитория, даже образовался маленький фан-клуб. Гордон рассказывает: «За нами всюду следовала группка девушек лет четырнадцати, их было четыре или пять — наши первые поклонницы».
Мадонна подкупала своей естественностью, зрители видели, что она обычный, земной человек. Хотя на ее концерты ходили и нью-йоркские модницы, в начале карьеры ей симпатизировали в основном девочки «хипповского» плана. В восьмидесятых годах ее любили не как неприступную богиню, а как «честную, милую» девушку. «У нее были каштановые волосы, торчащие клиньями, на шее болталось распятие, и вся она была увешана феньками. Тогда она была полненькой, не такой, как сейчас», — говорит Гордон.
Камилла считает, что именно женская поддержка помогла Мадонне обрести уверенность в себе. «Важной стороной успеха было отсутствие неприятия со стороны женщин. Обычно женщинам не нравится, когда их мужчины кем-то восхищаются, а тут они и сами ею восхищались. Она как бы работала на два фронта. В ее песнях нет никакой вычурности, они рассказывают о жизни честно и открыто. Никакой зауми или выморочных идей — любая женщина могла бы сказать, что речь идет о ней. Неудивительно, что девушки стали одеваться как она и вообще следить за каждым ее движением». Ее манере одеваться действительно подражали многие юные представительницы прекрасного пола — одни повязывали платок, как она, другие носили шпильки и чулки в сеточку, третьи — заляпанные краской брюки. «Они стремились подражать ее внутренней свободе. Эта свобода вызывала восхищение».
Что заставляло публику разевать рот, так это то, как она держалась на сцене. «Казалось, она просто забывается. Так происходит, когда, например, вы поете дома перед зеркалом. Но она была не дома, а на сцене. Мы много говорили с ней об этом. Она относилась к зрителям как к любопытной Варваре, которая подглядывает в щелку. Совершенно уникальный подход», — говорит Камилла.
Мадонна всем своим видом как бы давала понять, что делает что-то недозволенное. Даже вполне невинные эротические жесты и позы казались провокационными, потому что они выражали то, что творилось у нее в душе. Ей был присущ нарциссизм, который завораживал зрителей, потому что она любовалась собой совершенно искренне. Он проявлялся и в повседневной жизни, и на сцене. Однажды она спросила Кена Комптона, ее тогдашнего бойфренда: «Что тебе больше всего во мне нравится?» Этот вопрос его немало изумил. Гордон говорит, что Мадонна была «просто одержима собой и своей карьерой».
Несмотря на подобный эгоизм, в Мадонне было нечто гипнотическое, нечто, что ошеломляло. «Она была бесстрашной и ранимой одновременно, — говорит Камилла. — Именно поэтому она стала непобедимой. И обезоруживающей». Между двумя женщинами возникло сильное притяжение, и Камилла прикладывала величайшие усилия, чтобы противостоять ему. «Я сопротивлялась влечению, потому что иначе оно сгубило бы меня. Оно и так стало моим проклятием, потому что хоть у нас и не было секса как такового, все же наши отношения в основе своей были сексуальными». Мадонна открыто флиртовала с Камиллой, их страстные споры подпитывались напряжением сексуального характера, и все же последняя изо всех сил старалась сосредоточиться только на работе.