Мадонна с пайковым хлебом

    — Где теперь мужья? На войне, — холодно и даже, как показалось Нине, враждебно сказала Павлина и, передав Витюшку Нине, принялась колотить в дверь.

    Первый этаж дома был из кирпича, выбелен голубым, второй — деревянный, окна украшали резные, похожие на кружева наличники, в окнах виднелись цветущие герани, и дом вообще выглядел ухоженным и нарядным.

    Наконец дверь открылась, женщина в косынке и переднике улыбнулась бледными губами.

    — Ах, Павлинька, зачем так громко, Бореньку разбудишь, он недавно уснул.

    Павлина впустила Нину в просторный коридор, заставленный ящиками и корзинами.

    — Так вот, Полина Дмитриевна, это моя подруга еще по Москве, ее зовут Нина.

   Женщина опять принужденно улыбнулась и мелко закивала, то ли здоровалась, то ,ли просто принимала к сведению слова невестки.

   — Так что вы, Полина Дмитриевна, сейчас покормите нас, а малышу сварите кисель из черной смородины.

   И опять женщина мелко затрясла головой:

   — Все сделаю, Павлинька...

   Она убежала, Павлина проводила ее недобрым взглядом. Зачем она так? — подумала Нина и даже поежилась от неловкости.

   Они вошли в большую комнату, то ли столовую, то ли гостиную, здесь вкусно пахло жареным мясом, сдобным тестом и почему-то воском, стояли накрытые коврами диваны, пианино в полотняном чехле, большой стол под плюшевой скатертью с бахромой, лаково блестели полы, устланные ковровыми дорожками, — здесь царил устоявшийся зажиточный быт, не тронутый войной.

   Павлина опять забрала у Нины Витюшку, и они по темной деревянной лестнице поднялись наверх, в комнату Павлы, Витюшка еще в дороге уснул, Павла положила его поперек широкой кровати, и он спал, разметав ручонки. Павлина долго смотрела на него, потом сказала:

   — Айда, покажу Борьку.

   Они пошли в смежную комнату, заваленную игрушками: конем-качалкой, трехколесным велосипедом, кубиками и разными пирамидками; на полу на толстом ковре валялись куклы-голыши и разные плюшевые зверюшки. В кроватке, огороженной деревянными перильцами, спал, сложив под щечку ладони, краснощекий малыш в крутых светлых кудряшках.

   — Какой красивый мальчик! — вырвалось у Нины.

   Павлина вздохнула, склонилась над сыном, тронула губами его лоб.

   — Ради него и живу тут, с ними...

   Нина посмотрела на ее лицо в обрамлении пышных коротких волос.

   — Я им сказала, что для Бори войны нет!

   Нину поразили эти слова.

   — Как это — войны нет?

   — А так, нет — и все. В смысле, Борька ни в чем не должен терпеть нужду. Войны нет для него. А они и стараются, потому что любят Борьку до одури. Ничего, выдержат, кулаки проклятые!

      Кто — кулаки?

   — Свекры мои, вот кто! Спекулянты!

   — Они что же, не работают?

   Морщась и кривя губы, Павлина сказала, что, конечно, работают, свекровь—надомница, солдатские ватные брюки шьет, а свекор — инвалид, на железной дороге работает, на Второй дачной остановке у них есть участок земли, там сад, ульи стоят, свекор продает мед, внес на самолет деньги, про него тут и в .газете писали, мол, патриот.

   — Думаешь, он из-за патриотизма? Как бы не так! Чтобы не придирались к нему, он знаешь, сколько дерет за мед с рабочего человека?

   — За что ты их не любишь? — спросила Нина.

   Павлина помолчала и сказала:

   — Знаю, за что.

   Они вернулись в комнату Павлины, та взяла с подоконника коробку папирос «Казбек», закурила.

   — Ты куришь? — удивилась Нина. — Ты ведь когда-то занималась спортом.

   Павлина сбила пепел, усмехнулась.

   — Вот именно, когда-то. Я в институте Лесгафта училась, а потом родился Борька... Все это позади.

   В дверь заглянула свекровь, сказала полушепотом:

   — Все готово, Павлинька, спускайтесь в залу...

   — Стучаться надо, Полина Дмитриевна! — взвился голос Павлы, так что свекровь вздрогнула. — Никак не могу приучить!

   Свекровь вжала голову в плечи, юркнула испуганной мышкой, Павлина сказала Нине, что принесет обед сюда, и тоже ушла.

   Нине было тягостно в этом обжитом богатом доме, она не понимала здешних запутанных отношений, враждебная грубость Павлины коробила — неужели ее так озлобила жизнь? А если бы она знала, как отец кричал тогда на ее мать: «Вон из моего дома!» — и топал ногами, вряд ли она кинулась бы сегодня мне навстречу...

   Вошла Павлина с подносом, следом свекровь внесла кастрюлю в жирных томатных потеках и тут же исчезла, они обедали за письменным столом, ели мясной борщ — довоенный, забытый, — жаркое с картошкой, Павлина ковырялась вилкой в своей тарелке, выбирала и откладывала куски мяса с жиром, и Нина вдруг поймала на себе ее взгляд, перестала есть.

   — Нелегко тебе пришлось? — спросила Павлина.

   Нине не хотелось ни жаловаться, ни прибедняться, она пробормотала:

   — Сейчас уже ничего, я работу ищу, кровь буду сдавать...

   Павлина опять посмотрела на нее, хотела что-то сказать, но промолчала. Проснулся Витюшка, они покормили его из бутылочки, которую принесла Павлина, и еще киселем.

   — А эти все заберешь с собой.

   — А Боре?

   — Я же сказала: для Бори войны нет. Боря из этих бутылочек вырос, я их беру, чтобы варить ему каши...

   Потом она выставила банку с медом и торбочку с гречкой.

   — Больше ты не унесешь, но оставь свой адрес, я притащу картошки и яиц.