Мадонна с пайковым хлебом

   Наконец пришла Евгения Ивановна и, когда Нина сказала про Ипполитовну, вроде и расстроилась не очень.

   — Отмучилась, бедная. Время теперь такое, что мертвым лучше, чем живым.

   Все хлопоты по похоронам легли на Нину. Она отвезла на санках в ясли сына, поехала в КЭЧ, отпросилась у начальника спецчасти Василия Васильевича, моталась в больницу — там ее отругали, что не вызвала к больной врача, однако заглянули в паспорт, увидели год рождения и справку выдали, — потом на кладбище, а когда вернулась, Евгения Ивановна уже обрядила Ипполитовну.

   На кладбище ее повезли на другой день, Нина и Евгения Ивановна стояли у могилы, смотрели, как опускают простой гроб в желтую от глины яму и как выдергивают из-под гроба веревку. Глухо ударили о гроб мерзлые комья земли, и не было ни венка, ни цветов, нечего было положить на невысокий плоский холмик. Когда уходили, Нина все оглядывалась, старалась запомнить место, хотя зачем запоминать — сама не знала: вряд ли . она или кто-то другой выберется сюда навестить могилу старой женщины, прожившей такую долгую и такую трудную жизнь.

   Ночью она долго ворочалась, не могла уснуть, ее грызло раскаяние, все казалось, в обиде была на нее Ипполитовна, замечала брезгливость Нины... Бывало, скажет: «Ох, помыться бы, не то клопы съедят, да не осилю», а Нина вроде и не слышит, никак не могла заставить себя прикоснуться к распухшему от водянки телу. А в голод кусочки принимать от нее не брезговала, думала Нина сейчас. Она задремала, но опять проснулась, услышала треск и стук и как с визгом выдергивались гвозди, встала, разбудила Евгению Ивановну:

   — Дом Ипполитовны ломают!

   Евгения Ивановна лежала, слушала, как волоком по скрипучему снегу тащат доски.

   — Ну и что теперь? На дрова ломают. Ей дом уже ни к чему, а кто-то теплом спасется... Ты спи.

   Но Нина так и не уснула. За стеной стонал дом, ухали топорами и ПИЛИЛИ, ей все время казалось, что там творят расправу над живым человеком. А она не может ничем помочь.

51

   Весть об освобождение Сталинграда не была неожиданной — в сводках Совинформбюро говорилось об окружении огромной группировки противника, воздушные налеты на Саратов становились все реже, а вскоре и вовсе прекратились. Вечерами в домах светились окна, все это обещало близкую победу под Сталинградом, и все ее ждали, и все-таки, когда Нина- услышала торжественный, отливающий медью голос Левитана, у нее от радости похолодела кожа.

   После победы под Москвой освобождение Сталинграда стало для нее вторым личным счастливым событием этой горькой войны; почему-то ей казалось, что там Никита, ведь писал же он: «нахожусь недалеко от тебя»... Кроме того, ночи в Саратове стали спокойными — укладывая Витюшку, она уже не подсовывала под платок ему ватные подушечки.

   Город словно бы расцвел ликованием; на улицах, в трамваях и в магазинах только и разговору, что о Сталинграде: кто-то слышал, что вот-вот на улицах восстановят нормальное освещение, вечерами опять будут светить фонари; кто-то «доподлинно знал», что прибавят хлебный паек и что весной, в крайнем случае летом, войне придет конец. Слухам этим, в которых нетерпеливое желание выдавалось за действительность, конечно же, мало кто верил, но их и не опровергали, Нина замечала, как светлели лица людей, как каждому хотелось продлить радость, и кто-то обязательно мечтательно вздыхал: «Хорошо бы, если б к лету...»

   Еще с прошлой весны по эту сторону от Привалова моста отключили свет — большие и сильные паводковые воды повалили тогда столб, получилось короткое замыкание, — Нина несколько раз писала в исполком, но безрезультатно. А теперь вот пришли электрики, все наладили, после долгого перерыва в домике Евгении Ивановны зажглась лампочка, и хотя часто вечерами она горела вполнакала, Евгения Ивановна говорила:

   — Ну, вот и мы не хуже людей, со светом теперь...

   Нина и это событие прикладывала к освобождению Сталинграда — вот, напряжение спало, теперь и сюда дошли руки, — хотя, может быть, тут было простое совпадение.

   При электрическом свете еще лучше, чем днем, стало заметно, как закоптилось тут все, в запущенных углах покачивалась паутина, на низком потолке темнели кружочки сажи, как будто топили «по-черному», и Евгения Ивановна говорила:

   — Ничего, Весной все выскоблим и вымоем, а плиту побелим,..

   Она словно просыпалась от долгого сна, как прежде, стала подвижной, хлопотливой — то ли смерть Ипполитовны так подействовала на нее, то ли весть о Сталинграде и слухи о близкой победе...