Мадонна с пайковым хлебом

— Где теперь мужья? На войне, — холодно и даже, как показалось Нине, враждебно сказала Павлина и, передав Витюшку Нине, принялась колотить в дверь.

Первый этаж дома был из кирпича, выбелен голубым, второй — деревянный, окна украшали резные, похожие на кружева наличники, в окнах виднелись цветущие герани, и дом вообще выглядел ухоженным и нарядным.

Наконец дверь открылась, женщина в косынке и переднике улыбнулась бледными губами.

— Ах, Павлинька, зачем так громко, Бореньку разбудишь, он недавно уснул.

Павлина впустила Нину в просторный коридор, заставленный ящиками и корзинами.

— Так вот, Полина Дмитриевна, это моя подруга еще по Москве, ее зовут Нина.

Женщина опять принужденно улыбнулась и мелко закивала, то ли здоровалась, то, ли просто принимала к сведению слова невестки.

— Так что вы, Полина Дмитриевна, сейчас покормите нас, а малышу сварите кисель из черной смородины.

И опять женщина мелко затрясла головой:

— Все сделаю, Павлинька…

Она убежала, Павлина проводила ее недобрым взглядом. Зачем она так? — подумала Нина и даже поежилась от неловкости.

Они вошли в большую комнату, то ли столовую, то ли гостиную, здесь вкусно пахло жареным мясом, сдобным тестом и почему-то воском, стояли накрытые коврами диваны, пианино в полотняном чехле, большой стол под плюшевой скатертью с бахромой, лаково блестели полы, устланные ковровыми дорожками, — здесь царил устоявшийся зажиточный быт, не тронутый войной.

Павлина опять забрала у Нины Витюшку, и они по темной деревянной лестнице поднялись наверх, в комнату Павлы, Витюшка еще в дороге уснул, Павла положила его поперек широкой кровати, и он спал, разметав ручонки. Павлина долго смотрела на него, потом сказала:

— Айда, покажу Борьку.

Они пошли в смежную комнату, заваленную игрушками: конем-качалкой, трехколесным велосипедом, кубиками и разными пирамидками; на полу на толстом ковре валялись куклы-голыши и разные плюшевые зверюшки. В кроватке, огороженной деревянными перильцами, спал, сложив под щечку ладони, краснощекий малыш в крутых светлых кудряшках.

— Какой красивый мальчик! — вырвалось у Нины.

Павлина вздохнула, склонилась над сыном, тронула губами его лоб.

— Ради него и живу тут, с ними…

Нина посмотрела на ее лицо в обрамлении пышных коротких волос.

— Я им сказала, что для Бори войны нет!

Нину поразили эти слова.

— Как это — войны нет?

— А так, нет — и все. В смысле, Борька ни в чем не должен терпеть нужду. Войны нет для него. А они и стараются, потому что любят Борьку до одури. Ничего, выдержат, кулаки проклятые!

Кто — кулаки?

— Свекры мои, вот кто! Спекулянты!

— Они что же, не работают?

Морщась и кривя губы, Павлина сказала, что, конечно, работают, свекровь — надомница, солдатские ватные брюки шьет, а свекор — инвалид, на железной дороге работает, на Второй дачной остановке у них есть участок земли, там сад, ульи стоят, свекор продает мед, внес на самолет деньги, про него тут и в газете писали, мол, патриот.

— Думаешь, он из-за патриотизма? Как бы не так! Чтобы не придирались к нему, он знаешь, сколько дерет за мед с рабочего человека?

— За что ты их не любишь? — спросила Нина.

Павлина помолчала и сказала:

— Знаю, за что.

Они вернулись в комнату Павлины, та взяла с подоконника коробку папирос «Казбек», закурила.

— Ты куришь? — удивилась Нина. — Ты ведь когда-то занималась спортом.

Павлина сбила пепел, усмехнулась.

— Вот именно, когда-то. Я в институте Лесгафта училась, а потом родился Борька… Все это позади.

В дверь заглянула свекровь, сказала полушепотом:

— Все готово, Павлинька, спускайтесь в залу…

— Стучаться надо, Полина Дмитриевна! — взвился голос Павлы, так что свекровь вздрогнула. — Никак не могу приучить!

Свекровь вжала голову в плечи, юркнула испуганной мышкой, Павлина сказала Нине, что принесет обед сюда, и тоже ушла.

Нине было тягостно в этом обжитом богатом доме, она не понимала здешних запутанных отношений, враждебная грубость Павлины коробила — неужели ее так озлобила жизнь? А если бы она знала, как отец кричал тогда на ее мать: «Вон из моего дома!» — и топал ногами, вряд ли она кинулась бы сегодня мне навстречу…

Вошла Павлина с подносом, следом свекровь внесла кастрюлю в жирных томатных потеках и тут же исчезла, они обедали за письменным столом, ели мясной борщ — довоенный, забытый, — жаркое с картошкой, Павлина ковырялась вилкой в своей тарелке, выбирала и откладывала куски мяса с жиром, и Нина вдруг поймала на себе ее взгляд, перестала есть.

— Нелегко тебе пришлось? — спросила Павлина.

Нине не хотелось ни жаловаться, ни прибедняться, она пробормотала:

— Сейчас уже ничего, я работу ищу, кровь буду сдавать…

Павлина опять посмотрела на нее, хотела что-то сказать, но промолчала. Проснулся Витюшка, они покормили его из бутылочки, которую принесла Павлина, и еще киселем.

— А эти все заберешь с собой.

— А Боре?

— Я же сказала: для Бори войны нет. Боря из этих бутылочек вырос, я их беру, чтобы варить ему каши…

Потом она выставила банку с медом и торбочку с гречкой.

— Больше ты не унесешь, но оставь свой адрес, я притащу картошки и яиц.