Мадонна Семи Холмов

– Я не сомневаюсь, что все твои желания, Чезаре Борджа, сбудутся.

– Ты, что, ведьма?

Она медленно кивнула и рассмеялась, поддразнивая его розовым язычком.

– Да, Чезаре Борджа, я – ведьма, и обещаю, что все у тебя будет: и армия, и жена, и законные наследники.

Он поглядел на нее: наконец-то ей удалось привлечь его внимание к себе, пусть даже и этим предсказанием, а не своим телом.

Ее глаза расширились:

– Один из вашей семьи должен принадлежать церкви. И этот человек – малыш Гоффредо. Почему бы не малыш Гоффредо?

Он опустился на колени возле постели, взял ее за плечи и заглянул в синие глаза.

– Да, – сказала она. – Вот и нашелся ответ на все вопросы. Нас разведут, маленький Гоффредо наденет кардинальскую мантию, а Санча и Чезаре сочетаются браком.

– Ради всех святых! – воскликнул Чезаре. – Отличный план!

А затем схватил ее в объятия и расцеловал.

– Надеюсь, господин мой станет любить меня не меньше, когда я стану его законной супругой, – засмеялась она. – Мне говорили, что римляне гораздо больше любят любовниц, которых они себе находят сами, чем жен, на которых их женят.

– Так бывает, но не всегда! – воскликнул он. – Но для начала ты должен сам сказать, что хочешь стать моим мужем…

И она откинулась на подушки. Он навалился на нее.

– Чезаре, – прошептала она голосом, полным блаженства, – в тебе сила десятерых мужчин.

Лукреция попросила у отца аудиенции. Александр с беспокойством разглядывал дочь: она побледнела и казалась очень несчастной.

– Что случилось, дорогая моя? – спросил он.

Она опустила взгляд. Она ненавидела лгать ему, но не могла заставить себя сказать правду.

– Я плохо себя чувствую, отец… В воздухе Рима чума, и, мне кажется, ее дуновение задело и меня. Вот уже несколько дней я чувствую лихорадку.

Его прохладная, унизанная кольцами рука легла на ее лоб.

– Моя бесценная! – пробормотал он.

– Я прошу вашего прощения за то, что собираюсь попросить у вас нечто, что вы отнюдь не желали бы мне даровать… Мне необходима перемена климата, и я бы хотела ненадолго съездить в Пезаро.

Воцарилось молчание.

Ее муж должен сейчас быть в Пезаро, думал Папа, а брак дочери нравился ему все меньше и меньше. Но Лукреция выглядела такой печальной, и ему бы хотелось доставить ей немного радости…

Она упорно смотрела вниз, на красную бархатную подушечку, на которой покоились ее колени.

Она чувствовала себя ужасно, словно маленькая девочка, неспособная разобраться в своих мыслях и ощущениях. Она ненавидела Санчу – ее ярко-синие глаза, ее резкий смех, ее познания, особые познания.

Санча относилась к Лукреции как к ребенку, и Лукреция понимала, что она так и останется ребенком во всех житейских делах, пока не сумеет разобраться в своих собственных чувствах. Но она также знала, что не в состоянии видеть Чезаре и Санчу вместе, что она ненавидит и глупое бахвальство и недальновидность Гоффредо, и смешки прислужниц Санчи.

В последние недели она часто думала о Пезаро, и вот как-то отправилась в апартаменты Санчи, потому что знала, что непременно застанет там Чезаре – в последнее время его можно было отыскать только там. И это по-настоящему терзало ее.

А в Пезаро, маленьком Пезаро, окруженном горами, глядящемся в голубое море, она будет жить с мужем и вести себя как подобает настоящей жене. В Пезаро она станет другой, такой, какой хотела бы быть.

Пальцы отца перебирали ее локоны, она слышала его голос, нежный, любящий – кажется, он ее понял:

– Моя дорогая доченька, если ты желаешь отправиться в Пезаро, то ты туда и отправишься.

Александр вызвал к себе сына.

– Чезаре, у меня есть для тебя новости!

Александр чувствовал себя неловко, но новости не требовали отлагательств, а сейчас, когда Чезаре так увлечен Санчей – в этом Александр был твердо уверен, – он отнесется к известию спокойней, чем при других обстоятельствах.

– Да, святой отец?

– Джованни возвращается домой.

Александр быстро обнял сына за плечи: он не хотел видеть, как наливаются черной кровью его щеки, как лютой злобой загораются глаза.

– Да, да, – Александр увлек сына к окну. – Я старею, и единственная оставшаяся мне радость – видеть всю мою семью рядом со мною.

Чезаре хранил молчание.

Нет нужды, думал Александр, объяснять ему, что я намерен поручить Джованни возглавить военную кампанию против Орсини, которые перешли на сторону французов и даже не пробовали сопротивляться. Нет нужды и сообщать ему, что я собираюсь сделать Джованни главнокомандующим папскими войсками. Чезаре, конечно, обо всем узнает… Но не сейчас.

– А когда он вернется, – продолжал Александр, – мы призовем назад и малышку Лукрецию. Я жду не дождусь дня, когда все мои любимые дети соберутся у меня за столом и мой взгляд будет отдыхать на родных лицах.

И по-прежнему Чезаре ничего не ответил. Пальцы его мяли, терзали кардинальскую мантию – он не видел ни площади под окном, не сознавал и того, что рядом с ним стоит Александр.

Он мог думать только об одном: Джованни, которому он так завидовал, возвращается.

КАРНАВАЛ В РИМЕ