Мадрапур

– Ну так вот, нравится вам это или нет, но я продолжу свои расспросы. Вас, может быть, и устраивает полная невозможность что-нибудь понять и вообще вся эта вереница тайн и загадок, но я намерен прояснить ситуацию. Мадемуазель, – продолжает он, теперь уж более вежливым тоном, – еще несколько вопросов, если не возражаете. Кто предписал вам собрать у пассажиров не только их паспорта, но и всю имеющуюся у них наличность и дорожные чеки?

– Человек, позвонивший мне по телефону.

– Это совершенно из ряда вон выходящая процедура. Я бы даже сказал, оскорбительная. Вы ничего об этом не спросили?

– Я уже вам сказала, – устало говорит бортпроводница. – Я не успела. Он повесил трубку.

– Вам следовало перезвонить.

– Но кому? Я не знала его фамилии.

Выдержав небольшую паузу, Блаватский продолжает:

– Я бы хотел вернуться к объявлению. Вы читаете его, мадам Мюрзек находит, что оно неполно, и настаивает на том, чтобы вы получили дополнительные сведения у командира корабля. Тогда вы заходите в кабину пилотов и обнаруживаете, что в ней никого нет. Это было, разумеется, для вас потрясением?

– Разумеется, – отвечает бортпроводница, но дальше об этом не распространяется.

– И, однако, когда вы возвращаетесь в первый класс, вы молчите. Почему?

Я с раздражением говорю:

– Вы ровным счетом ничего не проясняете, Блаватский. Вы топчетесь на одном месте. Мадам Мюрзек этот вопрос бортпроводнице уже задавала, и бортпроводница уже ей ответила.

– Что ж, пусть она повторит свой ответ.

– Моя роль на борту – не тревожить пассажиров, а их успокаивать.

– Такова, в самом деле, ваша профессиональная мотивировка. Имели ли вы еще какую-нибудь другую?

– Какую же другую могла я иметь? – с неожиданной горячностью говорит бортпроводница. – В конце концов, самолет ведь летел, он поднялся в воздух без экипажа. Следовательно, он мог точно так же приземлиться. Зачем зря волновать пассажиров?

– Перейдем к следующему пункту, – говорит Блаватский, и в глубине его глаз вспыхивают огоньки. – Отобрав у нас часы и драгоценности, индус приказал своей помощнице вас обыскать. Почему только вас, почему не других?

Я вижу, что бортпроводница бледнеет, и спешу ей на помощь:

– Но этот вопрос надо было задать индусу!

– Да замолчите же вы, Серджиус! – кричит Блаватский и гневно вскидывает вверх свои короткие толстые руки. – Своими идиотскими репликами вы только все запутываете!

– Я никому не позволю говорить со мной в таком тоне! Вы сами идиот! – говорю я, отстегиваю ремень и наполовину приподнимаюсь в кресле.

Должно быть, у Карамана создается впечатление, что я сейчас брошусь на Блаватского, потому что он наклоняется, протягивает вперед руки и торопливо говорит:

– Господа, господа! Не будем вкладывать в нашу дискуссию столько страсти!

В ту же секунду бортпроводница, ни слова не говоря, хватает меня за левую руку и с поспешностью тянет назад. Я снова сажусь.

– Мне кажется, – с дергающейся губой и взлетевшими вверх бровями говорит Караман, в восторге оттого, что ему выпала роль арбитра в споре двух «англосаксов», – мне кажется, что мистеру Блаватскому не следовало так поддаваться своему темпераменту и что мистер Серджиус со своей стороны…

– Если мистер Блаватский признает, что первым употребил слово «идиот», – говорю я с натянутым видом, – я готов взять это слово назад.

– Пусть будет так, старина, – с чудовищной наглостью говорит Блаватский тоном человека, перед которым только что извинились, – я, со своей стороны, на вас не сержусь.

– В таком случае я не беру никаких своих слов назад, – в полной ярости говорю я без малейшего желания кого-нибудь позабавить.

Но, приняв это заявление за юмор, все начинают смеяться, и Блаватский с добродушием, не знаю, искренним или притворным, присоединяется к общему смеху. Я в свою очередь выдавливаю из себя улыбку, на чем инцидент угасает.

– Должен, однако, сказать, – говорит Караман, незамедлительно и с большой охотой беря на себя роль судьи, – что вопрос, который задал мистер Блаватский, представляется мне весьма и весьма существенным, Мадемуазель, расположены ли вы на него ответить? Речь идет о том, чтобы узнать, по какой причине вы оказались единственной из нас, кого индусы подвергли обыску.

– Я и не отказывалась ответить, – кротким голосом отзывается бортпроводница. – Я просто была удивлена тем, какой смысл вложил мистер Блаватский в свой вопрос. Послушать мистера Блаватского, я должна была заранее знать причину, по которой индус велел обыскать только меня одну.

– Заранее – нет, – говорит Караман. – Но потом?

– Потом я, естественно, поняла, почему он велел меня обыскать.

– Ну так что ж, – говорит Караман с подчеркнутой галантностью, которая, будучи обращена к бортпроводнице, бесит меня не меньше, чем агрессивность Блаватского, – не скажете ли вы нам, мадемуазель, что именно вы поняли?

– В том-то и вся сложность, – тревожным голосом отвечает бортпроводница. – Я не знаю, должна ли я это говорить.

Караман поднимает брови.

– Почему же? – спрашивает он чуть дрогнувшим голосом.