Мадрапур

Женщина вздрагивает, потом хмурит брови, качает справа налево головой и, не разжимая губ, движением револьвера приказывает мне замолчать. И в её больших чёрных глазах сверкает такая ненависть, что мне всё понятно без слов. Впрочем, я не знаю, как расценить это нежелание отвечать. Оно представляется мне лишённым всякого смысла, поскольку оба предположения, которые я сейчас высказал, отвергнуты ею.

Поразмыслив, я прихожу к выводу, что мимика индуски может означать лишь одно: она отказывается от какого бы то ни было диалога с людьми, которых ей, возможно, придётся убить. Моя спина и подмышки мгновенно взмокают от пота. У меня такое впечатление – наверно, нелепое, но от этого не менее страшное,– что, если впоследствии ей нужно будет ликвидировать заложника, она непременно выберет меня.

Мне не терпится, чтобы индус побыстрее вернулся в салон и снова взял контроль над ситуацией в свои руки. Это чувство, как я понимаю, разделяет большинство пассажиров. Напряжение стало просто невыносимым после того, как он оставил нас один на один с этой фанатичкой.

Круглое лицо миссис Бойд вдруг принимает выражение полнейшего отчаяния, и она говорит дрожащим детским голоском:

– Мистер Серджиус, поскольку вы говорите на языке этих людей, не будете ли вы любезны спросить у этой… темнокожей особы, могу ли я снять с подлокотника руку, чтобы почесать себе нос?

Индуска хмурит брови и с угрожающим видом глядит на миссис Бойд и на меня, поочерёдно наставляя на нас пистолет.

Я храню молчание.

– Прошу вас, мистер Серджиус,– говорит миссис Бойд.– У меня ужасно чешется нос.

– Я очень сожалею, миссис Бойд. Вы сами видите, индуска не желает, чтобы мы к ней обращались и даже чтобы мы разговаривали между собой.

Взгляд индуски опять вспыхивает, и она издаёт серию гортанных звуков, которые, кажется, вообще не имеют отношения к членораздельной речи. Но ещё более, чем звук, меня устрашает взгляд. Никогда в жизни я не видал ничего похожего на глаза этой женщины. Они огромные, влажные, невероятно чёрные и излучают беспредельную злобу.

Наступает молчание, и я уже надеюсь, что инцидент исчерпан, когда миссис Бойд испуганным голосом маленькой девочки заводит снова:

– Я вас умоляю, мистер Серджиус, попросите её за меня. Зуд становится просто нестерпимым. Я чувствую, что уже не в силах сопротивляться,– добавляет она на грани рыданий или истерического припадка.

Я взглядываю на индуску и продолжаю молчать.

– Прошу вас, мистер Серджиус! – говорит миссис Бойд; по щекам у неё текут слёзы, и голос поднимается вдруг до жутких пронзительных нот.– Я чувствую, что не смогу удержаться! Я подниму сейчас руку и почешу себе нос! Она выстрелит, и вы из-за своей трусости станете виновником моей смерти!

– Мадам, я не трус,– говорю я, оскорблённый таким обвинением, да ещё в присутствии бортпроводницы.– Ничто не даёт вам права так говорить! Ваш эгоизм просто непостижим! Ничего больше в мире не существует, только ваш нос! Что касается меня, то я полагаю, что моя жизнь никак не дешевле вашего носа!

– Мистер Серджиус, ну пожалуйста,– говорит она с такою мольбой и таким детским тоном, что меня это сразу смягчает.

– Дело в том,– говорю я уже несколько более спокойно (но я должен сознаться, что даже в подобный момент признание даётся мне нелегко, ибо я привык гордиться своей превосходной памятью),– дело в том, что я не могу вспомнить, как будет на хинди слово «почесать».

В этот миг индуска направляет оружие на меня. Она делает это так медленно и с такой решительностью, что я понимаю: сейчас она выстрелит. Своим взглядом она парализует меня, по моей спине, между лопатками, струится пот.

Однако вместо того чтобы выстрелить, индуска спокойным голосом, высокомерно произносит на хинди:

– Что нужно этой старой свинье?

Я отвечаю, удивляясь, что так быстро вспомнил слово «почесать», которого до этой секунды мне не хватало. (Полагаю, что у Фрейда можно найти объяснение этой «забывчивости».)

– Она хочет почесать себе нос.

– Пусть почешет! – говорит индуска с уничтожающим презрением.

– Миссис Бойд,– незамедлительно говорю я,– эта особа разрешила вам поднять руку.

– Ах, спасибо, спасибо! – говорит миссис Бойд, обращаясь исключительно к индуске.

Можно подумать, что я в этом деле вообще не играю никакой роли. Миссис Бойд на меня даже не смотрит. За это моё посредничество она затаит на меня совершенно необъяснимую злобу. Я для неё буквально перестану существовать. Ни слова, ко мне обращённого. Ни взгляда.

Продолжая рассыпаться в неумеренных благодарностях, в которых, по-моему, явно ощущается дефицит собственного достоинства, миссис Бойд поднимает с подлокотника свою белую, пухлую, унизанную кольцами руку и чешет нос – сладострастно и долго.