Мадрапур

– Я бы никогда не поверил, что британский джентльмен способен плутовать. Тем не менее факт налицо. Мистер Серджиус сплутовал.

Я храню молчание.

– Не хотите ли вы объясниться, мистер Серджиус? – говорит индус, и в его глазах загорается огонёк, который я не могу назвать неприязненным.

– Нет.

– Следовательно, вы признаёте, что сплутовали?

– Да.

– И, однако, не желаете объяснить, почему и зачем вы это сделали?

– Нет.

Индус обводит глазами круг.

– Ну-с, что вы об этом думаете? Мистер Серджиус признаёт, что он пытался фальсифицировать бюллетени для жеребьёвки. Какие санкции предлагаете вы к нему применить?

Все молчат, потом Христопулос голосом, дрожащим от безумной надежды, говорит:

– Я предлагаю, чтобы мы назвали мистера Серджиуса первым заложником, которого надо казнить.

– Что ж, в добрый час! – говорит индус, бросая на него взгляд, полный уничтожающего презрения. И сразу же добавляет: – Кто согласен с этим предложением?

– Минутку! – говорит Блаватский, с воинственным видом глядя на него из-за своих толстых стёкол.– Я не желаю голосовать очертя голову! Я решительно протестую против такого голосования и отказываюсь принимать в нём участие, пока не буду знать, как Серджиус сплутовал.

– Вы ведь сами слышали,– говорит индус.– Он не хочет вам этого объяснять.

– Но вам-то это известно! – говорит Блаватский, с радостью обретая привычную агрессивность.– Что вам мешает нам об этом сказать?

– Мне ничто не мешает,– говорит индус. И добавляет с насмешливой учтивостью: – Если мистер Серджиус не против.

Я гляжу на индуса и говорю, с трудом сдерживая бешенство:

– Покончим с этой комедией. Я никому не причинил никакого вреда. У вас есть все ваши четырнадцать бюллетеней. Чего вам ещё не хватает?

– Как – четырнадцать? – спрашивает Мюрзек.

– Да, мадам! – говорю я, с яростным видом поворачиваясь к ней.– Четырнадцать! Ни одним меньше. И я благодарю вас за подозрения, свидетельствующие о широте вашей души!

– Если я правильно понял,– говорит Блаватский,– Серджиус не забыл вписать своё имя в один из бюллетеней?

Индус улыбается.

– Вы его плохо знаете. Мистер Серджиус весьма гордится своим именем. Он посвятил ему не меньше двух бюллетеней. Что и позволяет нам прийти к цифре, которая так удивила мадам Мюрзек.

– Но это полностью меняет ситуацию! – говорит Блаватский.– В конце концов,– продолжает он со своей грубоватой развязностью, стараясь не показать, что немного растроган,– это касается только Серджиуса, если ему хочется сделать кому-то приятное.

Индус качает головой.

– Я так не считаю. Нам требуется четырнадцать имен, а не четырнадцать бюллетеней с одним-единственным именем. Я не могу допустить, чтобы одно какое-то лицо, кем бы оно ни было, получило преимущество перед другими. Это нарушило бы весь ход операции.– И он продолжает: – Мне не нужен герой, избравший самоубийство. Не нужен влюблённый, приносящий себя в жертву. Если вы не хотите применить к мистеру Серджиусу санкции, тогда самое меньшее, что мистер Серджиус может сделать,– это исправить один из двух бюллетеней, в которых стоит его имя.

Я молчу.

– Закончим с этим,– говорит с измученным видом Блаватский.– Полноте, старина,– продолжает он, наклоняясь ко мне,– хватит упрямиться! Вы препятствуете жеребьёвке, за которую мы высказались демократическим путем.

– Исправляйте второй бюллетень сами! – говорю я в запальчивости.– Я больше не хочу ни к чему прикасаться! И, поверьте, я сожалею, что голосовал за жеребьёвку. Это мерзейшая подлость! И мне глубоко отвратительно, что я согласился писать все эти имена!

Блаватский пожимает плечами и выразительно глядит на индуса. Тот делает знак рукой, и ассистентка, пройдя позади кресел, приносит Блаватскому бюллетень. Он кладёт его себе на колено и исправляет шариковой ручкой. На последней букве ручка прорывает бумагу, и Блаватский чертыхается с такой яростью, какой этот незначительный эпизод, разумеется, не заслуживает. Думаю, именно в это мгновение, своей рукою вписывая в бюллетень недостающее имя, Блаватский ощутил, как и я несколькими минутами раньше, всю низость нашего решения.

Ассистентка берёт исправленный бюллетень из рук Блаватского – до которого она избегает дотрагиваться, словно перед ней презреннейший из неприкасаемых,– затем, снова заняв своё место справа от индуса, показывает ему бюллетень в развёрнутом виде. Индус утвердительно кивает, и она, по-прежнему держа нас под прицелом своего пистолета, с поразительной ловкостью одной рукой складывает бюллетень вчетверо и бросает его в тюрбан, который держит в правой руке индус. До меня впервые доходит, что он левша, поскольку он держит оружие в левой руке. Но в отличие от своей ассистентки он ни в кого не целится и его рука с пистолетом опущена вниз.