Маджонг

— Конечно, помню. Это же ключевой момент.

— Согласна с тобой, Львов, согласна, — качнула ногами Рудокопова, — ключевой. Поэтому часть рукописей я первым же делом отдала на экспертизу.

— Что значит «часть» и кому ты их отдала?

— Я, кажется, говорила, что моя доля архива состояла из трех частей: хозяйственные бумаги, две записные книжки и отрывок про Чичикова.

— Так детально ты мне не рассказывала.

— Ну, не рассказывала раньше, значит, рассказываю сейчас. Слушай и не перебивай, пожалуйста. Так вот, копии хозяйственных рукописей я отправила в «Пушкинский дом» и попросила установить автора. Если это возможно.

— И что они сказали?

— Отчет пришел сегодня. Если в двух словах, то они почти уверены, что это бумаги Александра Толстого.

— Александра Петровича? Того, у которого жил Гоголь?

— Да-да. Того, у которого в доме умер Гоголь.

— Как интересно, — Женя вскочил, едва не опрокинув столик. — А ведь еще тогда говорили, что он основательно порылся в бумагах Гоголя после его смерти. Но хорошо, а как они оказались в Германии?

— Мало ли. Может быть, сам Толстой вывез, а может, после революции его потомки эмигрировали и захватили семейный архив. Сейчас важно не это.

— Да я понимаю. Подожди, — перебил Рудокопову Женя, — а что за дневники?

— Не дневники, а записные книжки.

— Да, конечно. Так что с ними?

— С ними пока не все понятно. Записи в них сделаны не Толстым и не Гоголем. Совсем другим человеком. А может быть, и разными людьми. Это похоже на наброски к роману. Небольшие литературные портреты. Но послушай, — Рудокопова легко соскользнула на пол и подошла к Жене, — я это все говорю, только чтобы ты представлял картину в целом. Твоя задача — рукописи Гоголя, поэтому послезавтра ты едешь в Семипалатинск. Там живет и трудится на благо казахского народа Семен Батюшек.

— Батюшек — это еще один Чаблов?

— Ты знаешь, — засмеялась Рудокопова, — он даже больше Чаблов, чем можно предположить.

Игра V

— Ну что это за?!. — При очередном расчете Зеленый Фирштейн получил всего одну десятиочковую палочку. За игру он собрал только панг на дотах и взял из Стены свой сезон. — И так сегодня весь день. Это уже не игра, это холокост какой-то.

Сонечка, собравшая очередной простенький маджонг ценой в сорок очков, на стоны Зеленого Фирштейна не отреагировала и попросила официантку принести к пиву еще одну упаковку сушеных морских гадов.

— Учитывая особенности игры, я бы назвал это не холокостом, а голодомором, — внес поправку Старик Качалов.

— Ну, ты не равняй все-таки.

— Что не равнять? — не понял Качалов. — Игру с холокостом? Так ты первый начал.

— Нет, холокост с голодомором.

— А я бы сравнил, — не согласился Толстый Барселона. — Нацисты за двенадцать лет уничтожили шесть миллионов евреев, а большевики только в тридцать втором — тридцать третьем извели три с половиной миллиона украинцев. Плюс-минус полмиллиона. По-моему, вполне сравнимые величины.

— Барсик, ну это же совсем разные вещи, — Старый Качалов привычно быстро собирал свою часть Стены для новой игры. — Немцы жгли евреев за желтую звезду, они уничтожали народ. Потом это назвали геноцидом. А Сталину просто не хватало золота на индустриализацию. Ничего личного к украинцам он не испытывал, от голода в СССР умирали все: и русские, и евреи, и немцы, и поляки.

— Знаешь, старик, если бы мы могли взять Сталина за жопу в тот момент, когда он говорил товарищу Кагановичу: «Слюшай, Лазарь, я такой личный неприязнь к этим украинцам испитываю, что, пока ты не устроишь им геноцид и не уморишь голодом миллионов пять, я просто не смогу спокойно лобио кушать», то все было бы предельно просто и мы бы сейчас не спорили. Нет, не взяли мы его за дряблую старческую жопу в этот момент. А в письмах и телеграммах Отец народов был аккуратен в выражениях и термин «геноцид» не употреблял. По крайней мере, в известных нам письмах и телеграммах, потому что наши друзья из ФСБ к своим архивам не подпускают никого.

Да и слова такого в начале тридцатых еще не было. Поэтому факт геноцида, то есть сознательного массового истребления народа, приходится доказывать на основании той скромной базы, которая у нас есть. Но кое-что все-таки есть.

— Но, послушай, ты говоришь, что истребляли украинцев. А на Кубани, в Поволжье, на Северном Кавказе, в Казахстане, наконец? Около шести миллионов суммарно погибло от голода. С ними как быть? Они не в счет? Их что, не истребляли?

— Вот тут я согласен с тобой полностью — их тоже и теми же методами. Никто ведь не говорит, что уничтожали целенаправленно только украинцев. Но Украина не может взяться за восстановление исторической справедливости в отношении казахов, русских и других народов, пострадавших от голода тридцатых. У них есть свои государства, свои органы власти, это их дело. Украина не может решать их проблемы и потому занимается своими.