Маджонг

Сонечка, наоборот, играла внимательно. Но на то, чтобы запомнить китайское название каждого камня, ее тоже не хватало; снося, она объявляла: пять тяо или семь ван. Кроме нее только Старик Качалов помнил, что тяо — это бамбуки, а ван — иероглифы. Зеленый Фирштейн одно время даже злился на нее за этот выпендреж. Сам он, выкладывая ненужный камень, обычно ничего не говорил или болтал на отвлеченные темы. Зеленый Фирштейн вообще играл неряшливо, часто норовил взять камень без очереди, объявлял маджонг, когда маджонга у него не было, и скандалил, если кто-то не ленился напомнить ему, что за объявленный, но несыгранный маджонг в приличных домах штрафуют.

Обычно они собирались по субботам. Приезжали в обед и оставались в «Ольжином» до позднего вечера, до самого закрытия. Играли один гейм из четырех кругов. Ровно шестнадцать игр. Ставку раз установили и никогда ее не меняли — по копейке очко, поэтому даже самые крупные выигрыши редко переваливали за сто гривен. Толстый Барселона выпивал за круг бокал пива, Старик Качалов и Зеленый Фирштейн — по бокалу за два круга, Сонечка — один за игру.

За маджонгом они болтали обо всем: о политике, погоде, новых официантках в «Ольжином», оценивали процент фисташек с нераскрытой скорлупой, вываливали все слухи и сплетни об общих знакомых. В эти часы Зеленый Фирштейн переставал быть невыносимым занудой, Сонечка забывала о своей заносчивости, у Старика Качалова прорезалось живое остроумие, а Толстый Барселона оставался собой и этим был хорош.

Барселона снес семерку бамбуков, Сонечка — шестерку дотов, которые они называли кругами, Зеленый Фирштейн тоже избавился от шести кругов, Старик Качалов выложил камень Фан — пять иероглифов. Из игравших только он, собирая комбинации, брал в расчет не одну лишь ценность возможных конгов и пангов, но еще и символическое значение камней. Эта особенность его игры сбивала остальных с толку: сложно понять, что в голове у человека, который думает не так, как ты.

— С Севера прилетело пять иероглифов, — не отрывая взгляда от своих камней, проворчал Зеленый Фирштейн. — Наверное, у них оказалась недостаточно чистой символическая родословная.

— Не вписались, — не то согласился, не то возразил Старик Качалов. — Можешь взять себе.

— Не вписываются, — в тон ему ответил Зеленый Фирштейн. — Что хоть значат?

— Нет бы взять и выучить — столько лет уже играем. Фан, пять символов, обозначает дом.

— Что ж тебе, дом не нужен? Соберешь конг домов, глядишь и обломится.

— Мракобесие пропагандируете, товарищ, — постучал пальцем по столу Толстый Барселона. — Чей, кстати, ход?

— Как обычно, — пожал плечами Зеленый Фирштейн, — того, кто спрашивает.

— Между прочим, место у нас для колдовских ритуалов самое подходящее, — глядя, как Барселона неспешно выбирает камень для сноса, заметила Сонечка. — При Ольге и Владимире тут сплошные капища были.

— Спасибо, просветила, — отозвался Фирштейн. — А то мы не в этом доме родились и ни о чем таком не догадывались.

— Но при Ольге и Владимире тут в маджонг не играли, — Барселона поднял взгляд на Фирштейна. — Сношу пять долгих зеленых бамбуков. Тут человеков жертвовали. Перуну и прочим там.

— Беру! — Старик Качалов подхватил снесенный камень. — Панг!

— Ну вот, — нервно дернул плечом Зеленый Фирштейн, — меня опять оставили без хода. Хоть ценное что-то взял?

— Лянь. Цветок лотоса. Начало новой жизни.

— Повезло кому-то, — заметила Сонечка, — наверное, курить бросил. Пить перестал. Короче, начал жить новой жизнью. А насчет того, что славянские волхвы, или кто там в этих капищах копался, не играли в маджонг, так это неважно. Главное — ритуал и место. Место и ритуал.

— То есть мы сейчас сидим и сочиняем себе судьбу? — переспросил Старик Качалов. — Шесть дотов.

— Кто, интересно, первым снес шесть кругов? — Зеленый Фирштейн ткнул пальцем в снесенный камень. — Кого я послушался? Третий камень в поносе. Уже был бы Панг. А так. Барселона, не спи! Твой ход!

— Сочиняем. Но не себе, — отозвалась Сонечка.

— А кому? — поинтересовался Старик Качалов, сортируя свои камни. Только что он взял из Стены еще одну двойку кругов в пару к той двойке, которую получил за цветок и едва не снес в начале игры.

— Кому-кому? — пожала плечами Сонечка. — Откуда мне знать?

— Шесть иероглифических символов, — объявил снос Толстый Барселона.

— Беру! — завопил Зеленый Фирштейн так, что высокий тип с пламенной шевелюрой, подходивший в другом конце зала к двери, ведущей в туалет, испуганно дернулся и сильно ударился головой о металлический кронштейн, на котором крепился телевизор. — Панг! Пошла игра.

— Что-то я всем сегодня панги раздаю, — покачал головой Толстый Барселона. — А сам сижу, как мышь зимой, на вашем капище поганском. Ни-че-го…

— Поплачь, поплачь, — похлопал его по плечу Зеленый Фирштейн. — Камень слезу любит. А кстати, — спросил он у Старика Качалова, — что значат мои шесть иероглифов?

— Есть разные толкования…

— Ну, конечно, — развел руками Зеленый Фирштейн, — как мне — так разные.