Маэстра

Мне с самого начала было ясно, чего хочет Джеймс, но его высокомерие вкупе с природной застенчивостью мешало завести разговор на интересующую его тему. Как и большинство мужчин, он любил говорить о себе, поэтому выудить из него всю нужную информацию оказалось несложно. Жену зовут Вероника, у них есть дочь-подросток, живут в Кенсингтоне, рядом с Холланд-парком. Он утверждал, что в свободное время читает философские труды, хотя, если серьезно, ему был гораздо ближе «большой босс Иисус», чем эстетические воззрения Канта. Однако тема была благодатная, и я сумела правильно разыграть эту карту, попросив его порекомендовать мне что-нибудь почитать. Естественно, я просто прогуглила те книги, которые он назвал, и сделала вид, что все прочитала. Вероника занималась хозяйством и была членом нескольких благотворительных комитетов. Иногда я думала: знает ли она, где ее муж проводит вечера, и есть ли ей вообще до него дело? Вряд ли. Они вообще трахаются? Я даже представить себе не могла, что Джеймс в принципе на что-то способен. Даже если, несмотря на переизбыток эстрогена, от его члена что-то осталось, он с трудом поднимался по лестнице клуба, каждый раз рискуя схлопотать сердечный приступ. Разумеется, он постоянно пытался убедить меня в том, что когда-то был тем еще Казановой. О да, Джеймс от души повеселился в старые добрые времена! Замужняя дама старше его из Сент-Морица, сестрички с Кап-Ферра. С высоты своих лет он мог позволить себе заявлять, что когда-то девчонки не давали ему прохода, а я подпевала ему, рассказывая истории о девочках, которые давали всем подряд на заднем сиденье автомобилей и лондонских площадях, закатывали безумные домашние вечеринки и зажигали в ночных клубах Сохо. Судя по всему, жалкие остатки светской жизни Лондона семидесятых кажутся эротическим раем мужчинам, страдающим ожирением последней степени.

– Джудит, хочешь печеньку?

Услышав голос нашей секретарши Фрэнки, я вздрогнула и вспомнила, что нахожусь на собрании, а она подвинула ко мне стоявшее на столе в конференц-зале блюдо с шоколадным печеньем-дижестивом. Лора нахмурилась. Мы проводили одно из тех собраний, которые Руперт называл консультациями особой важности. В зале присутствовали я, Фрэнки, Руперт, Лора и Оливер – эксперт по портретам, лишь немного уступавший нашему боссу по массе тела и нездорово-багровому цвету лица.

– Нет, спасибо, – шепнула я.

Однако Лора все равно нахмурилась, неодобрительно посмотрела на нас и раздраженно укуталась в пашмину, скрывая от посторонних взоров облезающие после отдыха в солнечном Барбадосе плечи.

Фрэнки хотя бы пытается проявлять какое-то подобие женской солидарности, в отличие от Лоры, которая в основном обращалась со мной как с ни на что не годной служанкой.

– Вот они, – произнес женский голос.

Высокая блондинка с креативно взъерошенными волосами с трудом бухнула на стол стопку новых каталогов.

– Это Анджелика, – представила ее Лора. – Она будет проходить у нас практику в течение месяца. Она только что окончила Бергли во Флоренции.

Если бы рядом был Дейв, я бы картинно закатила глаза. В Бергли читали курс по истории искусства для богатых толстосумов, которые настолько ленивы, что не могут даже для виду получить университетское образование. Они проводили год в Диснейленде в стиле ренессанс в надежде впитать в себя немного культурных ценностей в перерывах между косяками, а потом получить красиво оформленный сертификат.

– Добро пожаловать в наш отдел, Анджелика! – любезно поприветствовал ее Руперт.

– Как мило с вашей стороны взять меня на практику, – отозвалась блондинка.

– Анджелика – моя крестная дочь, – добавила Лора, растягивая накачанные ботоксом губы в деланой улыбке.

Что ж, тогда все понятно, подумала я и приосанилась.

– Итак, – начал Руперт, – сегодня у нас большой день, мальчики и девочки! Мы заполучили Стаббса! – провозгласил он, пустив по кругу каталоги, выглядевшие словно программки на опере XVIII века; на обложке было написано: «Джордж Стаббс „Герцог и герцогиня Ричмонд на скачках“».

– О-о-о! – воскликнула Фрэнки, всегда отличавшаяся нездоровым оптимизмом. – Настоящий Стаббс!

Всеобщее ликование было вполне понятно: Джордж Стаббс – крайне выгодный художник, его картины, бывало, продавались более чем за двадцать миллионов. Я сама питала к нему некоторую слабость, и хотя мой земляк из Ливерпуля изучал анатомию и изображал лошадей лучше, чем любой другой художник XVIII века, его в свое время не приняли в Королевскую академию художеств, обозвав приверженцем спортивного жанра. Мне стало любопытно, какую же из его работ нам удалось заполучить.

– Это стоит прочитать очень внимательно, – вставил Оливер. – Я кучу времени потратил на составление текста!

Быстро пролистав каталог, я дошла до вкладки с иллюстрациями и застыла от ужаса. Эту картину я уже видела, и в каталог она попасть никак не могла!

– Прошу прощения, Руперт, но я не понимаю… Это та картина, которую я видела в январе, клиент живет где-то рядом с Уорминстером?