Маэстра

А в нем что-то есть, подумала я. Физически он был просто отвратителен, это правда, но в его поступке была какая-то смелость, он не требовал от меня, чтобы я притворялась. Я заказала себе «хеннесси» и принялась медленно потягивать коньяк, слушая его рассказы о работе, разумеется связанной с финансами. Потом он встал из-за стола и, с трудом передвигая ноги, ушел, оставив на столе пятьсот фунтов чаевых новенькими, хрустящими пятидесятками. В среду утром Лианна написала мне, что во вторник Джеймс заходил и спрашивал меня. В четверг он пришел через несколько минут после открытия. У некоторых девочек в нашем заведении были постоянные клиенты, но таких щедрых чаевых, как он, не оставлял никто, поэтому у меня сразу появился новый статус в нашей компании. К моему удивлению, особых признаков зависти у подруг я не заметила. В конце концов, бизнес есть бизнес.

4

Когда я начала работать в клубе, унижения на моей дневной работе перестали меня беспокоить и стали вызывать скорее раздражение. В «Гштаде» у меня была хотя бы иллюзия того, что я сама себе хозяйка. Я пыталась уговорить себя, что меня забавляет моя «настоящая» жизнь, происходящая всего в паре-тройке кварталов от Олли и девочек, – жизнь, в которой не было ни власти, ни особого смысла. В клубе я чувствовала себя победительницей каждый раз, когда клала ногу на ногу, а на своей «настоящей» работе, где мне полагалось делать карьеру, я все еще оставалась девочкой на побегушках. Мне не хотелось признавать этого, но у «Гштада» и самого элитного аукционного дома в мире было очень много общего.

Работа в «Британских картинах» часто приносила мне одни разочарования, но я до сих пор помнила, как впервые увидела картину, и это воспоминание согревало душу. Аллегорическое полотно работы Бронзино «Венера, Амур, глупость и время» в Национальной галерее на Трафальгарской площади. Эта картина до сих пор служит мне утешением не только из-за вычурной, таинственной элегантности композиции – игривая и невинно-эротичная, она при этом является мрачным напоминанием о неизбежности смерти, – но еще и потому, что никому из искусствоведов пока так и не удалось выдвинуть более или менее вероятную гипотезу о том, что же хотел сказать автор полотна. Красота этого шедевра тесно связана с недосказанностью, которая вызывает у зрителя раздражение.

Мы с классом поехали в Лондон. Несколько часов в душном автобусе, запах хот-догов и сырных чипсов, самые популярные девчонки болтают и ругаются на заднем сиденье, учителя выглядят на удивление беззащитно без своей привычной униформы. Мы постояли у ворот Букингемского дворца, потом пошли по Мэлл к галерее, там нам выдали беджи, которые мы прикололи на синюю школьную форму, и пропустили в залы. Парни тут же начали носиться по начищенному паркету, девочки отпускали громкие, вульгарные комментарии по поводу каждой обнаженной натуры. Я старалась держаться особняком, мне хотелось потеряться среди этих бесконечных коридоров, заполненных бесчисленными образами, и тут я увидела Бронзино.

У меня было такое ощущение, будто я оступилась и упала в яму, будто мозг не успевал за телом, погрузившись в состояние шока. На картине была изображена богиня, ее маленький сын, а над ними склонился таинственный старик. Тогда я понятия не имела, кто это такие, но внезапно почувствовала, что в моей жизни отчаянно не хватало именно этого: бесконечно созерцать смешение и плавные переходы нежных красок. А потом я ощутила желание, впервые поняв, чего у меня нет и чего мне так отчаянно хочется. Это было отвратительно. Отвратительно, потому что внезапно вся моя жизнь показалась мне уродливой, а от картины Бронзино исходило таинственное притяжение, какой-то неземной свет.

– Рэшерс пялится на голую бабу! – раздались у меня за плечом крики Лианны и ее подруг.

– Да она лесби!

– Лесби-лесби-лесби!!!

Их хриплые, скрипучие вопли беспокоили других посетителей, на них стали оборачиваться, и я покраснела как рак от нестерпимого стыда. Тогда у Лианны были волосы цвета апельсина, с жуткой перманентной завивкой, и на них было столько геля, что прическа больше напоминала клоунский парик. Лицо покрывал толстый слой тональника, ну и конечно размазанная жирная подводка на глазах. Подруги выглядели не лучше.

– Если дети не могут вести себя прилично, зачем их пускать в такое место? – произнес чей-то голос. – Я понимаю, вход бесплатный, но все-таки…

– Согласна, – отозвался другой женский голос, – они же настоящие дикари…

Дамы посмотрели на нас с таким видом, словно от нас дурно пахло. Вполне возможно, именно так они и думали. Презрение в этих мелодичных, интеллектуальных голосах вызвало во мне жгучую ненависть. Терпеть не могу, когда меня считают такой же, как мои одноклассницы! Лианна их тоже услышала и за словом в карман не полезла.

– Да пошли вы все! – агрессивно заявила она. – Или вы тоже хреновы лесбиянки?!

Дамы оторопело посмотрели на нее, но продолжать дискуссию не стали и чинно удалились в другой зал. Я с тоской глядела им вслед, а потом повернулась к одноклассницам: