Маэстро

Часов в комнате Марика не было. Если требовалось узнать точное время, бабушка или дед заглядывали в гостиную, где висели потемневшие от времени деревянные ходики. Марик время определял по звукам. Сегодня, к примеру, он проснулся в половине восьмого. В обычный день считалось бы, что он проспал, но доктор сообщил, что у него сотрясение мозга, — поэтому в школу Марик не ходил и вот уже целую неделю спал сколько захочется. В семь утра в комнате за стеной журчит вода — дедушка бреется перед службой. В семь ноль пять скрипят половицы — он идет мимо спальни Марика на кухню. В семь пятнадцать на кухне свистит чайник. А в половине восьмого хлопает калитка у Семипаловых — Рудик всегда выбегает во двор первым и дожидается, когда выйдет Марик, чтобы вместе пойти в школу.

Марик все на свете определял звуками: настроение бабушки — по тому, как громко стучит ее нож о разделочную доску; погоду на вечер — по шуму дождя с утра, даже готовность каши по ее пыхтению в кастрюле. Кашу варила мама и никогда не угадывала, когда снимать, — крупа то скрипела на зубах, то слипалась как клейстер. И чтобы бабушка опять не называла маму безрукой, Марик помогал, на звук определяя нужный момент.

Так вот, сегодня он проснулся в половине восьмого, за минуту до удара калитки у Семипаловых. Потянулся, высунул из-под простынки, которой укрывался, босые ноги. Сентябрь уже заканчивается, а все еще теплынь. Сейчас бы бегать во дворе с ребятами. Но доктор велел лежать десять дней. Прошло уже семь. Чуть-чуть осталось. Но скучно же.

Глупость какая-то. У него и лоб совсем зажил, даже повязку сняли. Так и не успел перед друзьями похвастаться. И чувствовал он себя прекрасно. И чего лежать? Но с бабушкой попробуй поспорь!

Марик тяжело вздохнул и нагнулся к тумбочке возле кровати. Извлек из ящика перочинный ножик и деревянный брусок, уже смутно напоминавший человечка. По крайней мере, у него появилось время на поделки. Строгать из дерева его научил дедушка, он же и ножик подарил. Когда Марик был совсем маленьким, дедушка мастерил для него деревянные игрушки: кузнецов, ударяющих по наковальне, петушков-свиристелок, лошадок. Но игрушки Марику быстро наскучили, а вот волшебство, превращавшее кусок дерева в фигурку, его очень заинтересовало. Он долго упрашивал деда научить, и летом тот сдался. А может, понял, что Марик уже достаточно большой и ножик ему давать не опасно.

Тогда, вместе с дедушкой, Марик выстрогал несколько лошадок и одного кривобокого человечка да и забросил — слишком много времени занимала музыка. В школе стали задавать этюды, а еще сольфеджио, которое приходилось зубрить, и про вырезание Марик забыл. А теперь вот вспомнил и уже третий день корпел над поделкой.

Еще вчера он не знал, кого именно вырезает. Просто человечка в просторных штанах и рубахе. А сегодня он проснулся с идеей. Марик вдруг понял, кем должен быть этот человечек, — он его увидел во сне. У него был острый подбородок и длинный нос, а на глазах красная маска. В руке человечек держал что-то вроде маленькой гитары, на которой себе аккомпанировал. Человечек пел красивые песни. Во всяком случае, музыка была чудесная, а слов Марик не разобрал. Но человечек ему очень понравился, так увлеченно он играл и пел, так искренне хотел развеселить толпу, собравшуюся посмотреть на его выступление.

Вот его Марик и вырезал. Теперь, когда он четко представлял лицо своего героя, дело пошло как по маслу. С гитарой только вышла заминка — ее Марик заранее не планировал. Но можно вырезать ее отдельно и вложить в руки человечка. Только еще подходящий брусочек добыть.

В восемь снова заскрипели половицы, звякнула ложка в стакане. Мама шла к нему с завтраком. Первые дни Марика очень веселило, что еду ему приносят в постель, как какому-нибудь султану из книжки со сказками. Потом надоело и хотелось есть на кухне вместе со всеми. Но сегодня что-то было не так. Половицы скрипели по-другому, громче, чем обычно. А шаги, наоборот, были реже, медленнее. Бабушка.

И Марик вдруг все вспомнил. А он ведь до последнего надеялся, что их ночной разговор ему просто приснился, как приснился странный человечек в красной маске.

— Доброе утро, Марат.

Губы у бабушки поджаты, тарелка стукнула о тумбочку громче, чем следовало бы. Но на тарелке лежали его любимые бутерброды с докторской колбасой, хотя обычно бабушка настаивала, чтобы на завтрак он ел кашу. А в стакане был чай со сгущенным молоком.

— Как ты себя чувствуешь?

Марик пожал плечами, не прерывая своего занятия, — маску на лице вырезать оказалось не так-то просто.

— Так же, как и вчера, — хорошо.

Настроения шутить не было у обоих. Бабушка стояла и молча смотрела, как он возится с человечком. Не ругалась, что стружка сыплется прямо на кровать. И не ворчала, что ножик — не самая подходящая игрушка для ребенка.

— Ты можешь пойти поиграть с ребятами, если хочешь.

Марик поднял голову. Неожиданно. Еще ведь три дня.

— Если действительно хорошо себя чувствуешь, — добавила бабушка.

— До обеда все в школе, — заметил Марик, снова принимаясь за человечка. — Я после обеда пойду гулять, хорошо?