Маэстро

Зашел в свою комнату, присел на корточки и выудил из-под кровати коробку. На крышке его рукой сделана размашистая надпись: «Ноты и партитуры». Обманка, прикрытие на случай бабушкиной особо тщательной уборки. Впрочем, сверху там действительно лежали ноты, а вот под ними его самая главная ценность. Три пластинки с итальянскими песнями.

Пластинки он раздобыл у Толика. Его отец, кларнетист республиканского ансамбля «Уруз», привез из зарубежных гастролей для сына. Слушали пластинки у Толика дома всей компанией. На Толю и Рудика неаполитанские мотивы большого впечатления не произвели.

— Да ну, наши лучше поют, — резюмировал Рудольф.

Марат покачал головой. Наши поют не лучше и не хуже. Совсем по-другому. Даже сравнивать нельзя. Никогда он не видел Италию, представлял ее лишь по картинке на конверте той же пластинки. Скромные домики, словно вырубленные в скале, нависающие над спокойным голубым морем. Девушка с корзиной на берегу. Много солнца. Ничего особенного, но стоило зазвучать музыке, сладким переливам неаполитанских песен, и Марик уносился в сказочную страну, коей и казалась ему Италия. И очень хотелось повторять эти волшебные напевы.

Словом, пластинки он у Толика забрал. Раз они ему все равно не нравятся. Поменялся на книгу «Граф Монте-Кристо». Книгу прислала мама к его очередному дню рождения. Марик любил читать, но до приключений многострадального графа так и не добрался. Сейчас музыка отнимала все его свободное время, причем не только по требованию школьных учителей и бабушки с дедом, но и по велению собственного сердца. Правда, по велению сердца занимался он совершенно другой музыкой.

И вот теперь Марат достал пластинки из коробки, выбрал одну, поставил на круг радиолы в общей комнате. Очень хотелось сделать погромче, но он боялся, что услышат соседи, так что ограничился половиной шкалы. Встал возле радиолы: одна рука на краю тумбочки, вторая протянута к воображаемым зрителям. И запел.

Слов он, конечно, не знал. Выучил на слух, совсем не уверенный, что правильно все произносит. Но слова не главное. Главное — мелодия, летящие пассажи, так нехарактерные для советской песни. Да что говорить, Марат всегда считал песни чем-то несерьезным. Популярная музыка, которая звучит на радио, чаще всего незамысловатая в плане музыки, аранжировки. Три-четыре элементарных аккорда. Марат легко мог бы подобрать любую на слух, если бы захотел. И все ребята в его классе могли бы. Просто никто не интересовался такими легкими задачами. Лидочка Арсеньева, девочка из рабочей семьи, очень одаренная пианистка, как-то рассказывала на перемене, что у них дома были гости и ей пришлось для них, уже изрядно подвыпивших, играть «Огней так много золотых» и «Вот кто-то с горочки спустился». На пианино! И ребята слушали ее с неподдельным ужасом, дружно возмущались и сочувствовали.

Конечно, бывали исключения. Марику нравилась песня «Подмосковные вечера». Ощущалась в ней особая мелодичность, пронзительность. Но ему совсем не хотелось ее спеть вслед за исполнителем. А неаполитанские песни рождали желание именно петь, пробовать сотворить голосом то же самое, что делал певец на записи. И Марик пробовал. В те заветные два часа по средам и пятницам, когда бабушка уходила на рынок.

Иногда ему нравилось то, что он слышал. Иногда казалось, что голос звучит ужасно. Срывается, сипит, а то вдруг становится звонким и мальчишеским. Марата очень смущало такое непостоянство, он хотел, чтобы голос не звенел. Он с огромным удовольствием избавился бы от этой звонкости, если бы знал как. Но он не знал, а просто пел снова и снова. Повторяя, копируя, стараясь вытянуть каждую ноту. Ему нравился сам процесс, и, если бы не скорое возвращение бабушки и опасность разоблачения, он пел бы до хрипоты.

Но стрелки на больших напольных часах двигались неумолимо и приближались к опасной отметке. Марик с сожалением снял пластинку с круга, бережно убрал в конверт. Пора было возвращаться в школу. Впереди еще два ненавистных урока: сольфеджио и алгебра. И неизвестно что хуже. К девятому классу Марат окончательно потерял надежду разобраться в логике цифр да и не особо старался. Алгебру, геометрию и физику почти все списывали друг у друга, так что ошибки в решениях у всех тоже были одинаковыми. Музыкально одаренные подростки, как правило, не слишком успевали в точных науках. Да и история с географией воспринимались большинством как что-то лишнее, отвлекающее от по-настоящему важных предметов. Кто-то готовился к поступлению в консерваторию, кто-то трудился над симфонией, кто-то мучил вокализы. И абсолютно все понимали, что математика им уже не пригодится. Все, кроме учителей, которые требовали, спрашивали, задавали, выбивались из сил, пытаясь отстоять значимость своих предметов.