Маэстро

Мерелли проигнорировал комментарий.

– Я дорожу тобой, моя милая, и прослежу, чтобы ты не чувствовала нужды ни в чем. Тем не менее, об одной маленькой услуге я вынужден попросить взамен.

Вот и она – ловушка. Мерелли с улыбкой повернулся, глядя ей прямо в глаза, и Джузеппина поняла, что импресарио знал о ее измене. Что ж, она и не тешила себя надеждой на то, что у нее получится свою неверность скрыть, не так ли? Джузеппина вопросительно подняла бровь и Мерелли с едва уловимой издевкой в голосе проговорил:

– Я искренне верю, что маэстро Верди в ближайшие годы стоит полностью сосредоточиться на сочинении музыки. Было бы печально видеть, как его гений отвлекается на мирские дела.

Джузеппина не удержалась и усмехнулась.

– Ты ставишь условие во имя великого таланта, солидной прибыли или мелочной мести? – она не сводила глаз с его лица.

– Не будь несправедлива, дорогая. Ни ко мне, ни к нему, – спокойно ответил импресарио.

– Ничто из того, что здесь происходит, не справедливо, – пробормотала она.

– Есть битвы, в которых не остается победителя, – вдруг неожиданно горько и серьезно сказал он.

Они смотрели друг на друга, и каждый читал в глазах другого то, что уже никогда не будет сказано.

– Я полагаю, до отъезда тебе нужно еще многое сделать, – нарушил он затянувшуюся тишину, – Не буду больше злоупотреблять твоим временем.

Мерелли встал, элегантно поклонился и направился к дверям.

– Береги себя, дорогая, – кинул импресарио выходя из комнаты.

Джузеппина осталась в гостиной одна, но чувствовала себя так, как будто осталась одна в целом мире.

В том, что Мерелли не оставил свою неверную подругу без средств к существованию, не было сочувствия ни к ее болезни, ни к беременности. Поступи он иначе, и вероятность, что Джузеппина найдет спасение в объятьях Верди, будет слишком велика. Такой вариант развития событий сулил полное уничтожение и без того шатких отношений с одним из ярчайших композиторов, когда-либо встречавшихся на пути импресарио. Что бы ни происходило внутри Бартоломео Мерелли, он понимал, что единственный шанс успешного продолжения игры – удалить фигуру Джузеппины с игровой доски. Поставленное условие, запрещавшее предательнице любое общение с маэстро, было само по себе неплохим наказанием и немного утешало униженное самолюбие. Сколь бы ни было это обидно, импресарио прекрасно знал, что Джузеппина никогда не смотрела на него так, как на Верди.

***

Джузеппе пропустил финальное представление своей оперы, сославшись на сильное недомогание, но пропустить прием, который давал для избранных по окончанию первой недели театральных каникул Бартоломео Мерелли, было бы уже слишком. Помалкивающий, но все понимающий Темистокле практически силой привел друга на праздник.

Чопорная обстановка и развлекающаяся согласно строгим правилам аристократия наводили на и без того унывающего Джузеппе смертельную тоску. Занимало маэстро только то, что блуждающие по залу звуки приема высшего общества, сколь не претендовали на пафосность, рождали в голове у него исключительно опереточные мотивы.

Верди осматривал утопающий в роскоши зал, и его не отпускала мысль, что краснолицые, измученные жизнью, недалекие умом посетители отцовского трактира во всей своей разнузданности и приземленности были хотя бы настоящими. Притворством были наполнены их будни, полные унизительного служения, но не их отдых. Зажиточные провинциалы филармонического общества Буссето, конечно, не обладали ни вкусом, ни манерами, ни утонченностью, но их чересчур громкие и редко когда искусно подобранные слова всегда шли от сердца. Представители же солидной, продуманной до узора на манжете публики оказались полностью лишены роскоши быть собой. Культ церемониала, доходящий порой до абсурда, и ни одной искренней улыбки.

Воплотив самые честолюбивые замыслы в жизнь, молодой композитор, как и многие, тотчас разочаровался в том, куда они привели. Однако, как это нередко бывает, растаявшая пелена иллюзий не стала поводом для переосмысления намеченного пути. Обитатели Олимпа оказались персонажами гротеска, и все же, это был Олимп. Укрепиться и пустить корни на этой вершине – единственная разумная цель, которая виделась Джузеппе после восхождения. Ему еще предстоит немало потрудиться, чтобы доказать, что он не просто яркая вспышка, а настоящая звезда музыкального небосвода.

Об этом и размышлял Верди, стоя по правую руку от Темистокле в кругу почтенных господ и нескольких хорошеньких синьорин. Синьоры вели беседу на тему живописи. Каждый старался произвести впечатление на окружающих, не слишком проявляя интерес к тому, что говорили собеседники.