Маэстро (ЛП)

— Если ты будешь ненавидеть Коготь Шарона, тебе не придется ненавидеть себя, — обвинил Дзирт. — Разве не это твой вечный путь? Всегда есть какая-то внешняя причина твоего гнева, но на самом деле эта причина…

Он пренебрежительно махнул рукой и отошел к двери.

— Как ты смеешь? — пробормотал Энтрери.

— Если мы что-то хотим сделать с этим, Джарлаксл, то дай нам сделать это сейчас, — бросил Дзирт. — Я уже скучаю по жене.

Он остановился и, не оборачиваясь, издал насмешливое фырканье, адресуя его Энтрери.

— Если собираешься броситься и напасть, делай это сейчас, пока я стою к тебе спиной.

— Заткнись, — снова сказал Энтрери.

— Потому что ты не можешь слышать мои слова? — теперь Дзирт повернулся лицом к человеку.

Энтрери тяжело посмотрел на него, и на мгновение показалось, что он действительно хотел рвануться через комнату и наброситься на Дзирта. Но спустя некоторое время он просто рассмеялся и беспомощно прошептал:

— Да.

Его взгляд скользнул на стол и остановился там, изучая меч, который так долго был орудием для его пыток.

— Кто раб, а кто хозяин? — спросил Джарлаксл.

— Тебе выбирать, Артемис Энтрери, — добавил Дзирт. — Этот мощный меч, может быть, не сможет принудить тебя к чему бы то ни было — если ты сам себе хозяин.

Энтрери мгновение пожевал губы, не отрывая взгляда от проклятого клинка. Затем он быстро вытянул руку, беря со стола перчатку и надевая на руку. С рычанием он взял Коготь Шарона и поднял кроваво-красное лезвие перед глазами. Дзирту казалось, что в этот момент Энтрери и меч разделили что-то общее, личную битву, и если Коготь Шарона имела хоть какую-то власть над человеком, он сможет продемонстрировать её, только если Энтрери возьмет его без перчатки.

— Давайте покончим с этим, — сказал Энтрери и сунул меч за пояс. — И быстро. Меня сводит с ума Дзирт До’Урден, который, вероятно, решил побыть моей совестью. Отголоски его наставлений до сих пор звучат у меня в голове.

Дзирт тепло улыбнулся и даже похлопал Энтрери, проходившего мимо с Джарлакслом, по плечу. Несмотря на все жалобы и ворчание, Дзирт не смог не заметить, что Энтрери не дрогнул от его дружеского прикосновения.

Совсем.

Минолин Фей ахнула, прикрывая рот рукой. Она решила, что такой звук, вероятно, окажется не слишком уместным рядом с Ивоннель, которая позировала обнаженной. Тонкий пояс из жемчуга обвивал её талию, а кисточка из драгоценных камней сбегала вниз по бедру правой ноги, застенчиво переброшенной через левую.

Её вздох относился не к Ивоннель, которая выглядела очень красиво. Молодая женщина позировала уже несколько дней, отсиживая в этой позе довольно продолжительные отрезки времени. Она всегда такой была. Реакция Минолин была вызвана изображением на холсте, стоящем перед ней. Мать Минолин, Биртин Фей, уже заканчивала портрет Ивоннель.

Матрона Мать Биртин была известной художницей, её работы всегда приятно было рассматривать. И её особый талант проявлялся в портретах.

Но Ивоннель не нужно было никакой авторской интерпретации. Она ясно проинструктировала Биртин нарисовать её именно такой, какой она была.

И Ивоннель, эта маленькая фурия, которая появилась из лона Минолин Фей, пошла дальше, объясняя матери положение вещей. Если Биртин не справится с задачей, Ивоннель превратит её в драука. Глядя теперь на картину, которая, бесспорно, была прекрасной, но сильно отличалась от живой Ивоннель, сидящей перед ней, Минолин посчитала свою мать обреченной.

Матрона Мать Биртин кивнула и отступила назад, глядя на модель, а затем переводя взгляд на картину. Художница снова кивнула.

— Прекрасно! — воскликнула Ивоннель, подскакивая с места.

— Нет! — воскликнула Минолин Фей, замечая удивленный взгляд матери и понимающую улыбку Ивоннель. — Нет, — сказала она спокойнее. — Она должна быть показана официально, доведена до совершенства и окружена соответствующей оправой.

Ивоннель ничего не сказала, только продолжала улыбаться. Она не стала собирать с дивана одежду, которая лежала рядом. Босиком она двинулась к холсту. Минолин Фей рефлекторно потянулась к картине.

— Не трогай, — предупредила Ивоннель. Она продолжала свой путь. Улыбка её стала угрожающей, заставляя Минолин отойти от рисунка. Жена Громфа, мать Ивоннель, затаила дыхание, когда девушка, обнаженная, словно ребенок, но такая смертоносная, обошла вокруг холста. Там, гордо улыбаясь, стояла Матрона Мать Биртин, которая совершенно не подозревала о судьбе, нависшей над ней. Минолин Фей закрыла глаза.

— Прекрасно! — воскликнула Ивоннель. Минолин Фей подпрыгнула и остолбенела — картина была действительно красивой, да, прекрасной, но совершенно не похожей на обнаженную девушку, стоящую рядом.

— Такое ощущение, что я смотрю в зеркало, — продолжила Ивоннель. — Воистину, твой талант превосходит рассказы моей матери.

— Твоей матери? — спросила Матрона Мать Биртин Фей. — А кто из Бэнр..?

— Твоя дочь, — сказала Ивоннель. — Моя мама — Минолин Фей Бэнр.